Седьмое небо в рассрочку

– Четвертый день! – озвучил Шатунов общую мысль. – Может, мы напрасно ждем, они не позвонят? Зачем же им тогда нужна Сабрина?

Пассивное ожидание сравнимо с пытками, лучше хоть что-то делать, чем сидеть и ждать, но что? Куда идти, где искать?

– Не понимаю, почему тянут, – недоумевал и Дубенич. – Я же четко сказал, что согласен отдать деньги.

– Ее убили! – зарыдала Тата.

На бедняжку зашикали, замахали руками, а бывшему достаточно было кинуть в ее сторону один взгляд – но какой! Взгляд раненого волка, у которого к тому же от голода кишки скрутило. Она все поняла и примолкла, уткнув лицо в диванную подушку, изредка хлюпая носом.

Фактически Тата поселилась у Шатунова. Естественно, он всячески демонстрировал враждебное отношение к ней, тем не менее не говорил: «Убирайся». Она старалась угодить ему – кофе сварить собственноручно, бутербродики принести, он не пил и не ел из рук Таты, мрачно пошутив, что наелся ее стряпни двадцать лет назад. Но не прогонял. Отсюда росла надежда, что злится он из-за привязанности к ней. Правда, мысли текли параллельно с главной – о дочери. Тата конечно же переживала за девочку.

Итак, четвертый день тупого ожидания и растраты нервных клеток. К сожалению, новых технологий по поимке похитителей не придумано, негодяи должны сначала дать знать о себе. Все приготовились проторчать в гостиной до позднего вечера, как вдруг Иваныч принес телефонную трубку:

– Леня, тебя. Из полиции.

У всех без исключения челюсти отвалились (по-другому не скажешь), когда Шатунов, выслушав, объявил престранную новость:

– Сабрину нашли…

Чудес ждут все, но чудеса действуют выборочно и по принципу: чем реже, тем весомей. Иной раз вес чрезвычайно тяжел, и когда неизвестный мужчина из таксофона звонит ранним утром в полицию, сообщает адрес, где лежат аж три «убитых трупа», тяжесть ответственности ложится на тех, кто принимает решение, и чудом тут не пахнет. Не многовато ли – три «убитых трупа»? В полиции решили: это шутка, ну, такая же дурацкая, как в здании бомба, которой там нет. Однако наличие бомбы (или ее отсутствие) органы обязаны проверить, в таком случае информацию о трупах тоже следовало проверить.

И вот вам: действительно три! С огнестрельными! Помимо них, в доме обнаружена живая душа в наручниках, она кричала осипшим голосом, была ослаблена и напугана. Относительно успокоившись, она продиктовала номер телефона отца перед тем, как ее увезли в больницу.

А поведал о чудесах Шатунову, Марину и Дубеничу следователь по особо важным делам, наблюдая за работой экспертов и полицейских, которых в этом заброшенном закутке собралось достаточно, чтоб разогнать многотысячный митинг. Сабрина успела рассказать, как была похищена убитыми, что убийцу похитителей не видела, слышала только выстрелы.

Все это выглядело странным и загадочным, а у всякой странности, по мнению Марина, есть причина, основание, мотивировка. К сожалению, три человека унесли ответы на тот свет. И кто бы мог подумать, что настоящее чудо – явно по распоряжению сил свыше – впереди?!

– «Скорую»!!! – завопил эксперт, будто мертвое тело на земле проткнуло его ножом. – Жива! Она жива!

Марин, Шатунов и Дубенич кинулись к распростертому на земле телу, но наткнулись на кордон из полицейских. Троицу не подпустили к телу. Но, увидев мертвенную бледность и синеватые губы, Шатунов понял, что до «скорой» девица вряд ли дотянет, крови в ней не осталось. Нет, он не мог позволить ей умереть и, погнавшись за следователем, требовательным тоном убеждал:

– Нельзя терять ни минуты! Ее нужно отвезти самим… Моя машина… у меня водитель ас… Мы отвезем! Скажите, чтоб погрузили… а там встретили…

Разумеется, следователь понимал: жизнь девицы – на вес золота, но колебался, взвешивал, какие последствия грозят за самоуправство. В конце концов, под натиском, он разрешил погрузить окровавленное и бесчувственное тело на заднее сиденье, уложив корпус девушки на колени Марина, а Южин, перекрестившись, дал по газам.

Во дворе больницы их ждали с каталкой, перекинули девицу на нее и покатили бегом…

Трое суток ее заставляли жить. А она, как назло, истекая кровью и протянув до утра в нечеловеческих условиях, норовила умереть в идеальном комфорте, когда над ней трясся чуть не весь медперсонал больницы.

Что значит нервное истощение по сравнению со словом «свобода»? Оно пьянило, как спиртное, дурманило, как наркотик, в общем, Сабрина от счастья чуть не помешалась. Дубенич навещал ее каждый день, ни разу не напомнив о своем предложении. Юрием Александровичем она и воспользовалась, убежав из больницы в халате и пижаме через четыре дня. Он повез ее к отцу, где успешно прижилась мамочка, лелея мечту ободрать папочку. Но какое дело до них Сабрине? Она выставила в окно руку, ловя ладонью встречный ветер и тихо смеясь, при всем при том не потеряла способности слышать и видеть.

– Теперь ты не согласишься, – долетел до нее огорченный голос Дубенича.

Конечно, многое изменилось, но Сабрина, наученная горьким опытом, предусмотрительно не ответила ни «да», ни «нет»:

– Можно, я еще подумаю?

– Можно, – разрешил Дубенич. – Но недолго. Завтра я улетаю, самолет-то заказал давно… И твои документы готовы, я подсуетился. Сабрина, тебя никто не будет любить так, как я, никто.

Наверняка! Люди сейчас слишком практичны, эгоистичны, слишком требовательны к другим, но не к себе, слишком холодны. В этом смысле Дубенич – идеальный вариант для тех, кто предпочитает стоять в центре и обожает поклонение. От соблазна Сабрину сдерживали опасения, что она не сможет долго обманывать себя и его.

Дубенич остановился у ограды, не стал заходить к отцу, сославшись на приготовления к отъезду, а она окунулась… о, боже! – в прежнюю атмосферу. Ну, с ничтожными положительными сдвигами. Нет, отношения с отцом наладились без особых чмок-чмок, без сильных объятий, раскаяния с обеих сторон и разговоров по душам под рюмку чая у камина. Он был искренне рад ей, а все равно!

Упущено нечто важное, что не поддастся реанимации, правда, реанимировать по большому счету нечего, ведь взаимной любви между ними никогда не было.

Мама… Она что-то щебетала, строила дикие планы и навязывала себя, будто дочь без нее как без рук и без ног. На самом деле Тата играла роль заботливой матери для главного зрителя – отца, который терпел ее из-за Сабрины, разыгрывая собственный спектакль.

Все это очень-очень печально и… неисправимо. Как неуютно в их мирке. Невольно вспомнишь о Дубениче, ведь с ним проще, да и срок, обозначенный лишь до завтра, заставлял думать: не упустит ли она свой шанс?

Сабрина в задумчивости бродила по дому отца, а он чужой. Впервые возникла потребность потрепаться с Пашкой, это ничего, что он мальчишка, зато живет сердцем, а сердце не врет, оно подскажет, как быть ей. Но сына отец не вернул, решил, что пока не найден убийца-заказчик, сыну лучше посидеть в подполье. А как дальше сложится? Собственно, здесь не за что держаться.

Бродила, бродила и забрела в комнату Марина:

– Я помешала? Просто тоскливо как-то…

– Да нет, не помешала.

До ее визита он бойко разговаривал по телефону, у него горели глаза, как у одержимого. Его состояние к Сабрине не имело отношения, она догадалась:

– Удача хлопнулась тебе на голову?

– Еще какая! Завтра будем брать очередного подозреваемого, мне думается, он многое прояснит.

– Кого?.. Это секрет?

– Секрет.

Во время паузы Сабрину внезапно охватило желание убраться отсюда (имеется в виду не только дом отца, но и город, страна) далеко-далеко. Здесь пресно, скучно, опасно – это слова Дубенича. Черт, Сабрина не могла от него отделаться, словно он в шапке-невидимке ходил за ней. Вероятно, это он подсказывал на ушко: вот перед тобой молодой и красивый мужчина, подумай, сможет Марин уберечь тебя от тех, кто ненавидит твоего папу? Однозначный ответ: нет. Марин будет любить страстно, сильно, до изнеможения, но для себя. И его интересы будут важней, чем она. От нее у него всегда будут секреты, а быт со всеми вытекающими проблемами он щедро возложит на ее плечи. Да, ничего хорошего не ждет. Но может, ей предоставлен шанс изменить свои убеждения? Почему бы не проверить, ведь время еще есть. К тому же он нравится Сабрине, нравится.