Седьмой ключ
Шрифт:
— Мне-то? — она оправила очки, сползшие на нос. — Я люблю грозу.
В этот миг блеснуло и бахнуло так, что Алеша и Ветка аж подскочили — их сонливость как рукой сняло.
— Не ровен час молния угодила куда-то… В дерево или в дом, не дай Бог… — Антонина Петровна снова выглянула в окно. — Ни зги! Эко хлещет… Рассказали бы мне что-нибудь. Что притихли, путешественники? Так хорошо рассказывали… Я уж всех ваших прямо в лицах себе представляю: и твою маму, Ветка, и хозяюшку вашу — Ксению. Надо же… В наше время — и такая женщина! Всех пригрела. Вот это я понимаю!
—
— Так и живем все вместе, — подхватила Ветка угасшую нить разговора. — Только вот Машку вчера мама ее забрала.
Повисла дышащая теплом и огнем недолгая пауза. Баба Тоня все выглядывала и выглядывала за окно, точно ожидала там что-то увидеть, хотя тьма стояла кромешная. Только белые от ярости выблески молний рассекали тьму.
— Нет, нет, это ясно — угодило куда-то! Вот увидим завтра — как прояснится.
— Вы думаете… в дом угодило чей-то? — переспросила Ветка.
— Наверняка! Где-то горит — я чувствую. Ну да, что теперь? Нет, вы никуда у меня не годные! Ну никак! Неужели нечего рассказать?
Она поднялась, с трудом распрямив затекшие негнущиеся колени, и вставила в розетку вилку электрического самовара.
— Давайте, что ли, чайку!
— Баба Тоня! — решилась наконец Ветка. — А ведь это мы хотели бы вас кое о чем расспросить. Вы не против?
— Да я с удовольствием! И о чем?
— Вы понимаете, — Ветка оживилась и незаметно ткнула Алешу в бок: мол, давай, помогай. — Мы хотели бы побольше разузнать обо всем, что связано с этой местностью — ну, с усадьбой свердловской, с судьбой ее владельцев… и еще с тем пустым домом на дальнем берегу пруда.
— Да, с тем, который начинается там, где бетонка лесная сворачивает и сливается с трассой, — подхватил Алеша.
— Ах, вот оно что… С домом, говорите. Ну давайте-ка, выкладывайте еще свои вопросцы — вижу, многое вас в этих краях привлекло. Наверно, и многое отпугнуло? Так?
— Вот именно! Вы, как в воду глядите! — заволновался Алеша.
— А еще… — Ветка нерешительно поглядела на Алешу, но он кивком подтвердил — дескать, ей можно все говорить. — Еще в самом начале лета ваш зять… не знаю его имени-отчества, — замялась Ветка, — отдал нам старинные журналы, а в них мы нашли письма Евгении — Женни — молодой владелицы той старинной усадьбы. Очень странные письма.
— Я бы добавил — трагические! Человек чувствует, что гибнет, молит о помощи… Умная, красивая, видно, женщина.
— И очень талантливая! — перебила Ветка. — Она писала стихи. Я уверена, что она была ужасно талантливая!
— Так, так… — Антонина Петровна слушала внимательно, не перебивая, и пристально вглядывалась в лица своих новых друзей поверх очков.
— Ну вот, такая женщина — и, понимаете, ее словно затягивает в черную дыру. Точно редкий портрет заливает грязное чернительное пятно, которое уже ничем не смоешь…
— Да, кстати, портрет… — торопилась Ветка. — Дядя Сережа… Ну, это отец нашей подруги Маши — мы о них вам уже говорили… Так вот, дядя Сережа обнаружил здесь, в деревне, потрясающей красоты портрет.
— Он в него просто влюбился! — поддакнул Алеша.
—
Да! Причем, такой портрет — ему место в музее, а он в доме простой молочницы… Ой, я вас не обидела? — спохватилась Ветка: хозяйка ведь тоже была простой деревенской женщиной…— Ну что ты, Веточка! Продолжай.
— И вот. Портрет из того дома потом исчез — Сережа к ним заходил, купить хотел… а портрета — и след простыл!
— Ага! — почему-то обрадовалась баба Тоня.
— Да. А потом Юрасик… ну, это мамин двоюродный брат — мы о нем…
— Я помню, помню, деточка! Продолжай…
— Так вот. Юрасик нашел портрет в заброшенном сарае возле того дома на берегу. Он его взял… Ну, понимаете, он подумал, что хозяина у этой вещи попросту нет, раз она в такой дыре бесхозная брошена. Он — хороший…
— Конечно! Конечно, Юрасик хороший! — с уверенностью согласилась Антонина Петровна. — И, по-мо-ему, он все правильно сделал. Я бы на его месте и не то еще оттуда бы утащила!
— Вот-вот… — довольная Ветка переглянулась с Алешей. — И Юрасик притащил портрет в наш дом. То есть, не наш, а Ксенин. И когда туда пришел Машкин папа… — она осеклась: рассказать кому бы то ни было о том, что случилось в тот страшный вечер, было попросту невозможно — так это было неправдоподобно.
— Я вижу, ты затрудняешься объяснить… — улыбнулась ей Антонина Петровна. — Это бывает, особенно в таких очень старых историях, корни которых тянутся глубоко в прошлое… По-моему, как раз с такой вот историей вы и столкнулись. Вижу, вы многое поняли, о многом догадываетесь, но кое-что для вас остается загадкой. И тянет, влечет вас ужасно… Так?
Оба радостно закивали в ответ.
— Лизанька, принеси-ка мне другие очки. В этих я только вязание вижу, — пояснила она. — А мне хочется видеть сейчас ваши лица. Спасибо, милая! — она взяла из лапок внучки новые очки, протерла их чистым клетчатым носовым платком, заодно утерла слегка запачканную щечку девочки и пригласила всех снова сесть к столу — пить чай. Благо, самовар уж кипел вовсю…
— А как же вы… — не удержалась Ветка, — как же вы в таких очках за окно-то глядели?
— Да мне не глядеть надо было.
— А почувствовать? — негромко спросил Алеша.
— Вот, вот… Почувствовать.
— Ну и как? Удалось?
— Боюсь, что да. Спета песенка… — она глубоко задумалась. — Так на чем я… а! Знаю я тоже не слишком много, хоть история эта в свое время сильно меня увлекла. Очень я ею интересовалась, пока не поняла, что этот интерес не для всех. Не каждого он впускает и не каждого выпустит!
— Как это? — удивилась Ветка.
— А так. Повредить человеку может. Любопытство-то до добра не ведет. Она таинственная — история эта. Очень! А прикасаться к тайне не всем дано. Шарахнуть может.
— Вот дядю Сережу и шарахнуло! — как бы про себя, еле слышно выговорил Алеша.
— Что? А, может быть… Но это уж ваш рассказ. А прежде — мой.
Она задумалась, глядя на отблески пламени, падавшие на пол из приоткрытой заслонки. Потом вздохнула, поднялась, поцеловала внучку, возившуюся с котом, и легонько подтолкнула к двери.