Седьмой Совершенный

— Сколько ты должен? — спросил Ахмад Башир.

— Целый динар.

Ахмад Башир достал золотую монету.

— Иди, расплатись, заодно посмотришь, там ли Азиз, сколько с ним свиты, и есть ли у них оружие.

Провожатый схватил монету и сказал:

— Еще полдирхема на выпивку… ну не могу же я просто войти и выйти, это будет подозрительно.

Ахмад Башир счел эти слова разумными. Бродяга, получив прибавку, тут же исчез.

Ахмад Башир прошел взад-вперед, производя разведку, затем спрятался в тень и принялся выжидать.

К ночи еще больше похолодало, небо прояснилось, а звезды висевшие над Багдадом опустились еще ниже, холодным блеском вызывая у Ахмад Башира озноб и внутреннюю дрожь. Он изрядно продрог, когда, наконец, появился провожатый. Разгоряченный вином, он щедро улыбался.

— Ну? — нетерпеливо спросил Ахмад Башир.

— Там он, слева от двери сидит, двое с ним.

— Как он выглядит?

— Обыкновенно. Да ты его сразу узнаешь, наглый больно.

Ахмад Башир отпустил провожатого и вошел в кабак.

Ибн ал-Фурат ужинал очень поздно и, как всегда, в окружении своих девяти советников, из которых четверо были христианами. У вазира не было спеси, свойственной сановникам его ранга. Отпрыск знатного рода, он избавился от высокомерия по отношению к людям в зрелом возрасте, увидев во сне хлеб, до которого не смог дотянуться. После этого всю оставшуюся жизнь в его доме раздавали хлеб, как милостыню. В нем вообще было что-то от великодушного монарха. Он никогда не преследовал своих врагов. Так, вступив в должность вазира, он разорвал, не читая, все их письма, доставшиеся ему от предшественника, утверждая, что милость и немилость вазира не должна быть, оплачена таким способом.

Сидели они в зале дворца, недавно выстроенного Фуратом, в отделку которого он вложил триста тысяч динаров. Столешница, внесенная слугами, стояла в центре зала, была она из бело-красного хорасанского дерева харандж, что дало повод одному из присутствующих, обладавшему поэтическим даром, сравнить ее с букетом гвоздик. Два часа кряду, слуги вносили, все новые кушанья, а Фурат предлагал и уговаривал сотрапезников отведать то или иное кушанье. Когда с основными блюдами было покончено, подали вино и сладости.

Ибн ал-Фурат с улыбкой оглядел присутствующих, спросил, все ли насытились, и, получив утвердительный ответ, воздал хвалу Аллаха, упомянув затем пророков Мухаммада и Ису. Довольные христиане поклонились, ал-Фурат знал толк в обращении с людьми.

— Я встретил сегодня этого проныру, Абу-л-Хасана, — сказал Ибн ал-Фурат и пояснил, — из тайной службы, раиса. И понял, что у меня вызывают недоумение две вещи: первая — это почему он до сих пор занимает свою должность, хотя его должны были прогнать после того, как он проспал заговор 296 года, и вторая — это почему он всегда оказывается в нужном месте раньше меня.

Советники внимательно слушали вазира, собственно, в этом и заключалась их необходимость. Многие ошибочно полагали, что вазир Ибн ал-Фурат пользуется мозгами своих людей, но это было не так, — Фурат не нуждался в советах.

Фурат оглядел сотрапезников и простер руку к одному из них:

— Скажи ты, Муса.

Муса отложил в сторону сочную айву, в которую собирался впиться, и сказал:

— Касательно второго, думаю, — случайность. На самом деле есть много мест, куда его не пустят, а ты, вазир, проходишь свободно.

Сидевший рядом человек по имени Хамдан с совершенно серьезным видом добавил:

— Например, в свой гарем.

Сначала появились улыбки, потом смешки и вскоре все уже хохотали. Фурат смеялся громче всех, но затем вытер слезы и произнес:

— Но-но, вольностей в свой адрес не потерплю.

Лица посерьезнели, а Муса, недовольно посмотрев на Хамзана, сказал:

— Я имел в виду присутственные места.

— А что касательно первого скажешь?

Муса развел руками.

— Это недоступно моему пониманию.

— Понятно.

Фурат знаком подозвал виночерпия и приказал наполнить все чаши.

— У кого есть соображения на этот счет?… Однако, пейте вино, я не требую немедленного ответа.

И сам взял в руки чашу и пригубил ее. Христианин Варда, осушив чашу, вытер губы и попросил слова.

— Говори, прошу тебя, — сказал Фурат.

— По-моему разумению, — начал Варда, — дело обстоит следующим образом. Если мне не изменяет память, Абу-л-Хасан был назначен начальником тайной службы по рекомендации твоего брата ал-Аббаса.

— Но мой брат погиб во время заговора принца Ибн Мутазза, — заметил Фурат.

— Увы, это так, — сказал Варда, — но погиб он, защищая, низложенного ал-Муктадира. К тому же сам Муктадир своим восшествием на престол обязан также твоему брату, и халиф, видимо, помнит об этом. Между этими двумя назначениями есть связь в лице твоего покойного брата. Во всяком случае, снисходительность халифа можно объяснить именно этим.

— Ты забыл еще упомянуть, что и я своим назначением обязан брату, раздраженно сказал Фурат.

— Я не упомянул об этом, потому что ты не обязан брату своей должностью. Род Бану-л-Фурат десятилетиями наследует вазират.

— Хорошо, — согласился Фурат, — продолжай дальше.

— Я, собственно, все уже сказал.

Варда улыбнулся и взял в руки чашу, наполненную виночерпием.

— Я чувствую в твоих словах какую-то незаконченность, — настаивал Фурат.

— Изволь… халиф не видит в Абу-л-Хасане врага. Может быть, и тебе следует привлечь его на свою сторону, к тому же Ал-Аббас был неглупым человеком, наверное знал, что делает.

— Ты, Варда умен, надо отдать тебе должное.

Варда поклонился.

— Впрочем, как и все здесь присутствующие. Дураков не держим.

Все поклонились.

— Но сейчас, Варда, ты не прав и я тебе объясню почему. Во-первых, халиф — ребенок, он еще не разбирается в людях; во-вторых, мой брат ал-Аббас был недалеким человеком; в-третьих, он рекомендовал ал-Муктадира, по-моему совету. Если он был таким умным, как ты говоришь, тогда почему же он погиб? И, в-четвертых, — диван тайной службы и соответственно Абу-л-Хасан подчиняется Али ибн Иса; и в-пятых — он мне просто не нравится. Но я вижу, что в этом вопросе у меня нет единомышленников, так что меняем тему. Мунис.