Секира и меч

Крестоносцы с сожалением качали головами:

— Вначале нас было, как звезд на небе. Казалось, будто целые страны двинулись в путь. Но потом нас становилось все меньше: кто-то погиб в честном бою, кто-то — занимаясь разбоем, кто-то отстал, сломленный болезнью; многие утонули в Рейне и Дунае. А многие еще только собираются идти… Однако все происходит так, как того хочет Бог. С этим никто не будет спорить.

Потом крестьяне мечтали, как, должно быть, мечтали каждый вечер у костра:

— Нас так много, что мы с легкостью задавим неверных. Рыцарям, которые пойдут за нами, нечего будет делать… Мы торопимся, потому что хотим быть первыми. Мы освободим Гроб Господень, мы поклонимся реликвиям и займем лучшие земли. Мы устроим рай на земле. Всякий будет сыт, всякий будет иметь одежды вдоволь. Мы станем через день устраивать праздники… Ради такой жизни стоит немножечко потерпеть. Как ты считаешь, друг?

Глеб соглашался:

— Я знал многих людей, которые, не задумываясь, пошли бы с вами.

Крестьяне-крестоносцы сказали:

— Нужно большое мужество, чтобы, бросив все, пуститься в дальнюю дорогу, в неизвестность. Человек, как растение, предпочитает пускать корни. Как пустит, с места его трудно сдвинуть.

Потом они много говорили о Петре Отшельнике из Амьена, монахе, которого называли еще Пустынником. Глубокой веры, большой самоотверженности человек. Думая о душе, тело свое содержит в строгости. Много размышляет о Боге, много молится, а пищу принимает скудную. И в жару, и в стужу бос.

За ним народ идет безропотно и волю его исполняет с радостью. Ни у кого не возникает сомнений: с Петром Oтшельником во главе крестоносцы добьются успеха.

Услышав, как хвалят крестьяне этого монаха, Глеб сказал:

— Хотел бы я хоть разок взглянуть на него.

Ему ответили:

— Посмотришь еще. Мы встретимся в Константинополе.

В это время, привлеченный запахом лепешек, к их костру подошел верзила Ганс. Крестьяне дали ему каждый по кусочку. И сказали:

— Ты смотри, Ганс, сам этот хлеб не ешь! Мы даем его тебе для детей.

Ганс кивнул и хмуро посмотрел на Глеба.

Когда Ганс отошел, крестьяне сказали:

— Мы видели, друг, как ты проучил этого дурня. Царапины с его рожи не сойдут до самого Константинополя.

Крестьяне одобрительно глядели на Глеба, ожидая, что он скажет.

Однако Глеб счел нужным промолчать.

Тогда крестьяне предупредили:

— Он хоть и дурень, этот Ганс, но хитрость у него звериная… Ты, друг, будь начеку! Как бы Ганс не воткнул тебе в спину нож… Мы не видели еще, чтоб он кому-нибудь простил обиду. Злой человек. Детей его жалко…

Глеб переглянулся с Волком и Щелкуном и опять ничего не сказал.

И крестоносцы его похвалили:

— Ты такой великан и силач, а так скромен!..

Тут Моника вставила свое слово скрипучим голосом:

— Ставлю об заклад половину лепешки, что этот человек из Рутении поборет рукой нашего Гийома!

Гийом при этих словах усмехнулся.

Анри и Франсуа, земляки Гийома, вступились за него:

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, женщина! Мы знаем Гийома с детства. У него очень сильная рука. Никому еще не удавалось побороть Гийома…

— Ставлю половину лепешки… — упорствовала Моника.

Генрих из Кёльна поддержал ее:

— Я тоже рискну половиной лепешки. Хотя она обкусанная… Этот Глеб из Рутении одолеет Гийома.

Огюстен и Поль, разволновавшись, стукнули себя по коленям:

— Не бывать этому! Наш Гийом непобедим!.. Что вы слушаете эту старую дуру?

Богомил и Карл сложили свои объедки возле половинки лепешки Моники. Франц занял сторону Гийома. И от других костров подошли люди посмотреть, что здесь за шум.

Глеб и Гийом оценивающе оглядели друг друга. Улыбнулись.

Деваться было некуда — на них было поставлено. И спор требовал разрешения.

Они легли на траву в свете костра, лицом друг к другу. И взялись бороться руками. Мышцы взбугрились, лица от напряжения покраснели… Ногами противники упирались в землю, локтями в мягкую землю погрузились. О, они оба были настоящие богатыри.

Гийом, человек горячий, быстрый, был опасен в первые мгновения. Он рванулся, очень подналег и сумел отклонить руку Глеба, но прижать ее к земле Гийому никак не удавалось.

Кузнец пыхтел, и отдувался, и обливался потом, однако рука Глеба стала будто каменная и больше не двигалась.

Гийом растратил немало сил, а победы так и не добился.

Анри и Франсуа не могли усидеть на месте:

— Дави его, Гийом! Дави! Скольких ты уже победил!..

Огюстен и Поль тоже подбадривали кузнеца:

— Положи его, Гийом! У нас сразу будет много лепешек!..

Моника расхохоталась, закашлялась, потом опять расхохоталась:

— Как бы вам, подлецы, своих лепешек не лишиться… Рутен-то этот, смотрите, выносливый попался! Он вашего хваленого Гийома выносливостью возьмет.

Она была права. Глеб оказался силен выносливостью. Когда первый натиск Гийома ослаб, Глеб выровнял положение рук.

Моника захлопала в ладоши:

— Победи, победи, друг, непобедимого! Проучи их! Покажи, что на всякого силача найдется управа!

Когда Глеб чуть-чуть отклонил руку Гийома, все притихли.

Вот Глеб отклонил руку кузнеца еще сильнее.

— В землю его! В землю!.. — Моника от возбуждения кусала себе ногти.

— Заткнись, старая вешалка!.. — взорвался Анри и швырнул в лицо Монике свой огрызок лепешки.

Моника, увлеченная зрелищем, даже не заметила этого. Кусок лепешки был не очень велик.

Но Генрих из Кёльна вступился за женщину и дал Анри крепкую затрещину. Анри, разумеется, не мог этого стерпеть. И они оба тут же схватились драться. Правда и тому и другому было столь любопытно, кто же окажется сильнее — Глеб или Гийом, — что драку они скоро прекратили и опять протолкались в круг зрителей.

Теперь Глеб в свою очередь пытался сломить сопротивление Гийома и что было сил давил ему на руку. Но тот, как видно, решил умереть — не сдаться. Соперники они были достойные друг друга. Это стало понятно всем.