Секира и меч

И он вдруг сам начал атаковать Глеба с таким ожесточением, что стражники на трибуне от удовольствия затопали ногами. И опять закричали:

— Убей его! Убей! Крови хотим…

Но Глеб умудрился отразить все три хитроумных выпада, и острие меча больше не упиралось ему в ребро.

Трифон так же внезапно, как напал, остановился. Опустил меч. Одобрительно посмотрел на Глеба и сказал:

— А четвертого выпада я тебе не покажу.

— Почему?

— Чтобы убить тебя, если ты вздумаешь всерьез противостоять мне.

Глеб недоумевал:

— Ты открыл мне свое умение. Разве могу я предать тебя?..

Трифон ответил уклончиво:

— В жизни всякое бывало.

На этом поединок их закончился.

Скоро они покинули Ипподром. Начальник стражи направился к колеснице, а Глеб с побратимами пошел в сторону храма Святой Софии.

Уже поставив ногу на подножку колесницы, Трифон оглянулся на Глеба. И окликнул:

— Эй! Бронзовая голова!.. Ты что же, так и уйдешь, ни о чем не попросив? Неужели ты не знаешь, что очень многое в моей власти?

Глеб остановился, развел руками:

— А что мне делать? О чем просить?

— Ах, молодость, молодость! — как будто посочувствовал Трифон. — Неужто тебе не опостылело еще разносить воду и торговать рыбой на мосту?

Глеб ответил:

— Нам бы только лета дождаться.

Взойдя в колесницу, Трифон не спешил отъезжать, задумчиво перебирал поводья:

— Я сегодня занят весь день. Не могу уделить тебе внимания больше, чем уже уделил. А завтра приходи ко мне. В башню. Поговорим.

Глеб улыбнулся:

— У меня есть еще два побратима.

— Эти? — Трифон внимательным оком оглядел Волка и Щелкуна.

— Да.

— Они так же самонадеянны?

Глеб ответил просто:

— Они мои побратимы. Мы вместе перенесли немало испытаний.

— Хорошо, побратимы пусть тоже придут. Будете служить у меня в страже. Мне нужны крепкие люди.

И он хлестнул лошадей. Колесница, громыхая на мостовой, скоро скрылась из виду.

Волк и Щелкун ничего не сказали Глебу по поводу поединка. Зато весьма порадовались тому удачному стечению обстоятельств, в результате которого их брали на необременительную, но, по слухам, премного доходную службу.

Щелкун предложил заглянуть в таверну и отметить удачу чашей вина. Они так и поступили и, не скупясь, потратили на доброе вино и еду последние свои деньги.

После таверны побратимы надумали сходить к Гийому, который обычно околачивался или возле Ипподрома, или возле конюшен. Поскольку возле Ипподрома друзья не видели Гийома, они решили посетить конюшни. По дороге подрались с какими-то моряками — очень хмельное и буйное попалось вино. Даже не вынимая мечей, спрятанных под одеждой, побратимы справились с полудюжиной моряков — разложили их рядочком на улице и пошли своей дорогой.

Побратимы полагали, что в городских конюшнях будет царить зловоние. Но они ошиблись. Здесь оказалось довольно чисто, и воздух был свеж.

Некоторое время захмелевшие побратимы любовались красивыми лошадьми. Потом вспомнили, зачем они сюда пришли, и спросили у одного конюха, где можно найти Гийома-кузнеца.

Конюх ответил, что этого, пожалуй, никто не знает, ибо с Гийомом, скорее всего, случилась беда:

— Два дня назад он вышел в лодке в море и не вернулся. Погода была неспокойная…

Удрученные таким известием, побратимы долго молчали, а потом рассудили: то, что Гийом не вернулся, еще не значит, что он утонул. Он мог встретить прекрасную женщину где-нибудь в районе Золотых ворот и на несколько дней прижиться у нее. С кем подобное не бывало?

После такого здравого рассуждения они немного повеселели и пошли к гавани Вуколеон, где обычно промышляли в поисках заработка Генрих и Франсуа. По дороге опять подрались — на этот раз с другими моряками. Однако эти моряки были не очень пьяные и скоро заметили, что у побратимов под одеждой спрятаны мечи, и, испугавшись, сбежали.

В гавани Глеб, Волк и Щелкун уже совсем отрезвели. У одного судовладельца они вежливо спросили про Генриха и Франсуа.

Грек, на них глядя, сделал большие глаза:

— Как! Вы разве не слышали? С ними случилось несчастье. Несколько дней назад они вышли в лодке в море, и с тех пор их не видели. Все думают, что они утонули, ибо в те дни море было неспокойно.

Пораженные таким странным совпадением, побратимы тихо отошли от корабля.

Глеб сказал:

— Что-то делается такое, чего мы не знаем.

Волк напомнил:

— Вчера утром декарх обронил: крестоносцы идут…

Была ли тут какая-нибудь связь, они не знали.

Омыв в море окровавленные кулаки, побратимы отправились в Перу.

Старая Сарра, узнав, что Глеб, Волк и Щелкун больше не будут продавать рыбу и разносить воду, сказала:

— Служить в городской страже — это, конечно, хорошо. Быть полезными императору — это почетно. Но лучше бы вы научились лепить горшки…

Эта женщина прожила уже немалую жизнь и, как будто, кое-что в ней понимала. И переубедить ее было невозможно.

На следующий день, когда побратимы явились в башню, начальник стражи встретил их приветливо, хотя и пожурил немного за то, что они, на радостях пригубив вина, дали вчера волю кулакам.

Побратимы удивились, что начальнику стражи уже доложили об их вчерашних «подвигах».

На это Трифон ответил:

— Вы слишком заметные люди, чтоб вас не заметить. И чересчур широко ходите, чтобы вас обойти.

Потом он заговорил о делах. Глеба он сразу же назначил декархом, что означает — десятником. Волка и Щелкуна обязал включить в его, Глеба, десяток. А недостающих людей велел набрать на их усмотрение в том районе, где они жили.

Он сказал:

— Я знаю, там много бездельников, воров, грабителей. Но есть среди них и достойные люди — заблудшие. Их надо найти и приставить к делу.

И дал Трифон каждому из побратимов по туго набитому тяжелому кошельку, велел купить доспехи и новую одежду. Потом он расписал им стражи и объяснил, чем будут заниматься именно они. Оказалось — не только стоять истуканами на стенах, но и сторожить покой улиц и площадей и совершать ночные вылазки за пределы города, в частности на пустыри — место сбора всеразличного сброда; самая почетная обязанность стражи — сопровождать государственных лиц, а иногда и самого императора Алексея, устроителя народов, в их «выходах». Это могут быть «выходы» в храм, или посещения Ипподрома, народных гуляний, или прогулки на кораблях; самая обременительная обязанность стражи — являться на зов обиженных: обременительность тут состоит не в том, что трудно явиться, а в том, что в спорах, взаимных обидах и драках правды не сыскать, но порядок наводить надо.