Секондхендж

– А смысл?
– сердито спросил товарищ Арсений.
– Ты что из него, Авраама Линкольна сделать хочешь? Юлия Цезаря хочешь сделать? Поздно шмалять, товарищ Артём! Проглядели.

– Кто проглядел?

– Я проглядел!!!

Совиноглазый товарищ Артём издал утробное урчание. Оббитые в классовых боях кулаки его сжимались и разжимались.

– Ты посмотри, как принимают!
– с горечью продолжал Арсений.
– Месяца не прошло, а какую силу взял! Околдовал он всех, что ли?

– Может, и околдовал, - угрюмо откликнулся его молодой товарищ.
– На то он и колдун...

Глава 2

Прикладная эзотерика сплошь и рядом сталкивается с такими загадочными, на первый взгляд, явлениями, как пробой и замыкание, когда отдельная особь оказывается вдруг закорочена на людскую массу, а то и вовсе на космические силы, что, собственно, и произошло с бледным одутловатым юношей, ставшим вдруг сочинять стихи из одних гласных.

Простейший пример: если, допустим, ваша сослуживица, добрейшей души человек, с неожиданной свирепостью заявляет, что, будь ее воля, всех бы умников перебила, вряд ли она могла сама додуматься до такого зверства. Скорее всего, имело место мимолетное замыкание на социум - и устами женщины высказался народ в целом.

Как известно, каждый человек разумен и глубок, в чем легко убедиться, обсуждая что-либо вдвоем-втроем. Сами, наверное, замечали: стоит вмешаться четвертому - происходит замыкание и разговор немедленно глупеет, вырождается, теряет связность, сползает в цинизм. Поэтому классический способ распития поллитровой бутылки водки требует именно трех участников. Не зря же заповедал Христос: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Если уж на то пошло, что такое традиционно проклинаемый принцип тоталитарных режимов «больше трех не собираться», как не проявление заботы о поддержании интеллекта и совести граждан на должном уровне!

И чем больше людское скопление, тем меньше проскакивает в нем искорок разума и добра. Изложите вкратце мировую историю, и окажется, что все нации без исключения вели и ведут себя подобно группе дебильных подростков, по каждому из которых давно плачет либо психушка, либо детская комната милиции.

А теперь несколько слов о Глебе Портнягине, том самом ораторе, на которого молилось теперь все Баклужино (разумеется, за исключением политических противников) и которого, затаив дыхание, только что слушали в «Авторской глухоте».

Примерно полмесяца назад какая-то безымянная сволочь, так и оставшаяся неизвестной, прокляла бедолагу, закоротив его энергетику на стихию, именуемую народом. По сравнению с такой бедой, упомянутые выше замыкания не более чем мелочи жизни. Ну ляпнет человек что-либо социально значимое! Ничего страшного. Тут же вышибет у него в мозгах от напряжения некий предохранитель, помолчит человек, опомнится - смотришь: опять нормальный, о бабах заговорил, о рыбалке.

Но если умышленно закоротили... В девяноста девяти случаях из ста жертва подобного проклятия скоропостижно гибнет за Отечество, и только в одном случае происходит обратное. Именно такой случай выпал ученику чародея Глебу Портнягину, с чего, собственно, и началось стремительное восхождение его звезды на политическом небосклоне.

Способствовал этому и сам исторический момент: суверенная республика Баклужино, полгода считавшаяся самопровозглашенной, перестала наконец считаться таковой и готовилась избрать первого своего Президента.

* * *

– Проигрываем выборы...
– подвел невеселые итоги желчный сухопарый Арсений.
– И откуда он такой взялся? Экстрасенсы, колдуны... Они ж всегда, как кошки, были - каждый сам по себе! А этот из них коалицию сколотил. Месяц назад в голову бы никому не пришло...

– Ну так...
– с надеждой подсказал совиноглазый Артём, выразительно запуская растопыренную пятерню под пиджак.

– Сказано тебе: нет!
– отрезал старший товарищ и спустя малое время пояснил: - Ну, замочишь! Думаешь, ихний блок сразу и распадется? Еще крепче станет! Был просто блок, а станет блок с иконой. С мучеником. Невинноубиенным подколдовком Глебом Портнягиным...

Оба замолчали подавленно.

– Компромат бы на него какой сыскать...
– молвил с тоской Арсений.
– Так ведь он на виду-то без году неделя... Ни на чем еще подорваться не успел...

Внезапно его собеседник насторожил уши. Уши у него, кстати, тоже были весьма примечательные. Волчьи.

– Что там?

Снаружи отчетливо лязгнула цепь на сваренной из железных прутьев калитке. Кто-то пытался проникнуть в агитхрам.

– Поди взгляни.

Волчеухий товарищ Артём поправил под мышкой ствол и вышел в ночь. Вскоре вернулся, подталкивая в спину - кого бы вы думали?
– одутловатого глашатая Вселенской Гармонии.

– Так...
– озадаченно сказал Арсений, чуть отшатнувшись от незваного гостя.
– А ты тут что забыл, нехристь космический?

У космического нехристя было отчаянное лицо. Сел на ближайший табурет, сгорбился, скрипнул зубами.

– Дедавиву!
– сдавленно выговорил он.

Двое переглянулись, но уже в следующий миг до обоих дошло, что произнесено было слово «ненавижу». То ли родоначальник новой поэзии после контакта со Сверхразумом раздружился со всеми согласными скопом, то ли и раньше не слишком с ними дружил. Думается, известные строки Сергея Есенина прозвучали бы в его исполнении примерно так:

И нифто дуфы не потвевовыт,И нифто ее не бвофит в двоф...

– Что ж ты?
– ворчливо упрекнул его Арсений.
– То руку поганцу жмешь, а то вдруг взял да и возненавидел!

Ничего, кстати, удивительного. Черт его разберет, почему, но чем выше искусство, тем более непонятно поведение его представителей в быту. Самые похабные анекдоты сочиняются музыкантами, а лирический поэт в смысле склочности даст сто очков вперед любой пенсионерке. Возможно, высота помыслов, согласно какому-то мировому закону, в данном случае уравновешивается низостью умыслов.

Особенно трудно беседовать с гениями. Пушкин того и гляди бильярдным шаром в лоб засветит и тебя же на дуэль вызовет, Лев Толстой по крестьянской привычке обматерит машинально, Достоевский глянет разок - да и забьется в эпилепсии.

Уровня классиков бледный одутловатый самородок, ясное дело, еще не достиг, но, судя по всему, шансы имел, поскольку характер у него уже выработался достаточно мерзкий.

Как удалось понять из общей невнятицы, вина молодого лидера общественно-политического движения «Колдуны за демократию» перед мировой поэзией была ужасна. По сути, угрюмый красавец в безупречно пошитом костюме сорвал бледному одутловатому творческий вечер, стянув на себя внимание публики и даже не предложив из вежливости прочесть еще пару стихов.