Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Да за такое убить мало!

– Ну вот шел бы домой и там ненавидел, - буркнул Арсений, выслушав жалобу до конца.
– Сюда-то чего приперся?

Поэт поглядел на него с удивлением. Пришел к врагам своего врага - помощь предложить. Чего тут непонятного-то?

– Отомстить, что ли, хочешь?

– Отомфтить!

– Мститель нашелся...

– А я внаю!
– таинственно произнес поэт.

– Чего ты знаешь?
– сердито переспросил Арсений, успевший, видать, приноровиться к особенностям речи пробитого на Космос собеседника.
– Знает он...

– Внаю!
– настаивал тот, нервно подергивая себя за галстук

от известного баклужинского кутюрье Столыпина-младшего.

Товарищ Артём обернулся, уставился по-совиному. Да и сухопарый товарищ Арсений, несмотря на ворчливый тон, тоже, кажется, был заинтригован.

– Ну давай говори, раз знаешь.

Открыватель новых поэтических материков с загадочным видом поманил обоих и, жутко понизив голос, выдохнул:

– Фэкондфендф...

Собеседники его были настолько потрясены услышанным, что на пару секунд оцепенели. Первым очухался Арсений.

– Слышь!
– на повышенных тонах задребезжал он.
– А не пошел бы ты к Богу в рай? Вот тебе карандаш, вот бумага. Садись и пиши, что ты сейчас такое сказал. Крупно и разборчиво!

Одутловатый самородок в столыпинском галстуке с готовностью вскочил, подсеменил к столу и, схватив карандаш, склонился над перевернутой предвыборной листовкой. Крупно и разборчиво юноша бледный вырисовывал букву за буквой.
– Вот...
– выдохнул он и выпрямился.

Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом. Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли на вывеску магазина:

«СЕКОНДХЕНДЖ».

Глава 3

С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь - и тут же смекнешь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.

Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное «эх», гулко отзывавшееся в лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться, не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами советских времен, ни ужасами приватизации.

Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько затаенно. Есть еще, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не эхают, а жутко молвить - ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то, не приведи Господь, набредешь ненароком на какого-нибудь покойного атамана Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не застрелил своего учителя разряженным пистолетом.

* * *

В городе давно бесчинствует апрель, а здесь еще держит оборону март. Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый, слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой собаке, хотя уже пробивается кое-где ярко-зеленая щетинка.

Дубрава внезапно раздалась - и на обширной поляне глазам трех путников предстала толпа мегалитических столбов, глумливо величаемая в баклужинской прессе Секондхенджем, хотя, согласно данным радиоуглеродного анализа, хваленый английский Стоунхендж был нагроможден гораздо позже.

Сельские в рощу не заглядывали, справедливо считая капище заклятым местом. Городские - те как-то раз додумались, привели экскурсию и долго конались впоследствии, чья вина. Было из-за чего: одна туристочка, постояв в центре двойного каменного

оцепления, вскорости впала в депрессию и траванулась, еще двое любителей неолита угодили в психушку. Да и остряк репортер, прилепивший доисторическому памятнику насмешливое прозвище, тоже, говорят, добром не кончил.

– Ну и чего ради мы сюда перлись?

– Капиффе, - зловеще пояснил одутловатый визави Космического Разума.
– Это капиффе!

– Видим, что капище. Перлись чего?

– Фто «фево»? Фто «фево»?
– взволновался поэт.
– Мефто гибвое!

– Да, может, оно только для добрых людей гиблое! А он-то колдун.

– Двя ффех! Двя ффех гибвое!

Желчный сухопарый Арсений нахмурился и, подойдя к покосившейся ребристой глыбе, потрогал коряво начертанный автограф: «Здесь был Ва...».

Дальше надпись обрывалась.

Обернулся к совиноглазому Артёму:

– Что скажешь?

Тот был очень недоволен происходящим. Если честно, ему еще вчера не понравилась затея, предложенная косноязыким глашатаем Вселенской Гармонии.

– Негоже, - угрюмо проговорил он, изучив нагромождения камней.

– Чего негоже-то?
– ворчливо переспросил старший товарищ.

Родоначальник гласной поэзии оглядывался то на одного, то на другого сообщника. В глазах его тлела жажда мести.

– Мы - коммунисты, Арсений, - сурово напомнил Артём.
– Православные коммунисты. И не пристало нам прибегать к помощи вражьих сил. Дзержинский чему учил? Холодный ум, горячее сердце, чистые руки. Да и апостол Павел тоже...

– А мы разве прибегаем?
– возразил сухопарый.
– Заманить поганца в самую середку...

– И что будет?

– Н-ну... что-нибудь да будет.

– Капиффе!
– с трепетом напомнил поэт.

– Примолкни, а?
– посоветовал ему через плечо волчеухий Артём.
– Без тебя знаем, что капище. Не слепые.

Постояли, посомневались. В дубраве орали вороны.

– А может, оно и неплохо, что вражья сила...
– помыслил вслух более опытный товарищ Арсений.
– Скажут: доигрался чернокнижник. Поделом ему...

– Да ерунда это все!
– взорвался Артём.
– В английском Стоунхендже что ни день туристы толкутся, исследователи всякие - и ничего, живы-здоровы...

– Ну то Англия...
– уклончиво отозвался Арсений.
– А у нас, знаешь, всяко бывает... Как бы только узнать, действует оно или...
– Взгляд его остановился на родоначальнике гласной поэзии.

– Вот на нем и проверим, - с мужской прямотой брякнул совиноглазый.

Будущая жертва попятилась в ужасе.

– Вы фто? Вы фто? Ф ума фофли?

Дернулся кинуться наутек, но тут же сообразил, что по такой местности при его физических данных далеко не убежишь. Во всяком случае, от товарища Артёма. И быть бы ему загнанным для опыта в магический круг камней, что даже справедливо отчасти, ибо не рой другому яму, когда раздался поблизости надтреснутый старческий голос:

– Вам что, голуби, жить надоело?

Глава 4

Обернулись. Рядом с каменным столпом, опираясь на батожок, стоял некто бомжеватой наружности и щурил на троицу недобрые охальные глазенки. Откуда взялся, неясно. Впору было усомниться в естественном происхождении пришельца. Не зря же баклужинская желтая пресса то и дело публиковала сообщения о древнем хранителе Секондхенджа, что показывался порой грибникам.

Поделиться с друзьями: