Секрет на троих

Не знаю ничего ужаснее тех минут, когда моё тело уже стало не моим, когда мной стали распоряжаться по своему усмотрению. Я вырывался и кричал, но от этого было только больнее. Отец с силой зажал мне рот и нос и я едва не задохнулся, я хрипел, а он потребовал, что отпустит меня, если перестану сопротивляться. И я перестал. Я лежал и чувствовал, как он что-то делает со мной, отчего к горлу подкатывала тошнота, а перед глазами мелькали черные точки. Намного позже я понял, что со мной произошло.

Мой отец изнасиловал меня. Я прочитал об этом в Интернете на специальных сайтах, там подробно было описано все то, что это подонок вытворял со мной. Я не знал, как примириться со случившимся и в безумии схватил его бритву и раскромсал себе руку.

Отчаяние в тот момент захлестнуло меня, и я не отдавал отчета своим поступкам. Больше всего в тот момент я хотел умереть, чтобы забыть, навсегда стереть из памяти ужасные минуты жизни.

Пока я находился в больнице, у меня было время подумать. Я был один, брат жил в то время очень далеко и я не мог рассказать ему о произошедшем. Отец с ненавистью пригрозил мне, что если я это сделаю, он убьёт меня раньше, чем Эйден сядет на поезд. А перед этим он совершит со мной нечто ужасное, после чего мне самому захочется умереть. А мне и так уже хотелось.

Каждый день я жил в постоянном страхе, ожидании, что отец войдёт в мою комнату и снова начнёт мучить меня.

Я стал совсем другим. Увлёкся литературой, которую раньше терпеть не мог. Я находил утешение в «Сто лет одиночества», я читал про Гитлера и орден СС, Гестапо, как во времена войны мучили и убивали людей. Я стал глубже и острее понимать чужую боль, я научился сострадать.

Я перечитал Цвейга и Достоевского, я интересовался Ницше и Вольтером. Я стал больше слушать, нежели говорить. Я стал больше молчать.

Когда изредка брат звонил мне, я говорил, что должен был, пустые банальные фразы, я никогда и никому не рассказывал о том, что я умираю и рождаюсь заново. Боялся, что окружающие меня не поймут. Для них я был бы обычным извращенцем, спутавшимся с родным отцом.

Прошло два года, с момента, как отца не стало, а я всё не могу привыкнуть, когда до меня дотрагиваются, даже просто, в шутку. Я вздрагиваю, съеживаюсь, и посторонние принимают меня за психа.

По сути, я так и не научился жить в гармонии с этим миром, не смог преодолеть барьер, который воздвигнул четыре с лишним года назад. Я не пытался чужим навязать своё общество, я не ходил на школьные дискотеки, не звал девчонок на свидания. Я даже не мог правильно начать разговор ни с одной из них, хотя знал, что многие считают меня симпатичным. Но я-то знал, что на мне столько грязи, что не удастся отмыться никогда.

То время, которое я должен был проводить с друзьями, я проводил в обществе своего садиста-отца. И я даже после его смерти не научился жить по-другому.

Сон закончился как обычно. Я вскочил на кровати с полными от слез глазами, выскакивающим из груди сердцем и негромким вскриком. Сразу же включил ночник, чтобы окончательно удостовериться, что никого рядом нет.

Компьютерный стол, шкаф, обои в цветочек. Всё нормально, я у Эйдена. Карлос мертв. Я в исступлении упал на кровать, растирая кулаками предательские слезы. Как обычно до утра я не смогу заснуть. Я ворочался с боку на бок несколько часов и задремал лишь под утро.

Подобные сны мне снились почти каждую ночь. Нэнси Грин, мой психотерапевт, обещала, что со временем это пройдет, но не прошло. Умерший наяву отец продолжал мучить меня во сне каждую ночь.

Миссис Грин появилась в моей жизни в самый поганый период. Вернее это я появился в её жизни, потому что именно меня решением суда поместили в психиатрическую клинику «Уорвикс» на принудительное лечение.

Меня могли бы сразу накачать наркотой и запереть в палате как обычного сумасшедшего, но появилась доктор и не позволила сотворить со мной подобное. Она позже призналась, что разглядела во мне нечто такое, что повлияло на её неожиданное вмешательство. А потом, когда она прочитала моё личное дело, окончательно взяла под свое крыло.

Именно благодаря ей я получил шанс выйти из «Уорвикса» вполне нормальным человеком, ни разу не чувствовавшим на себе знаменитый электрошок, не ловившим глюки от наркоты. Она не испытывала на мне непроверенные препараты, от которых многие пациенты умирали. Она даже заменила мне мать, которой мне так не хватало в тот момент.

Это был ужасный год в моей жизни. От постоянного общения с психами и сумасшедшими кружилась голова. Если бы не Нэнси Грин, выбившая для меня отдельную палату я бы попросту свихнулся.

Никому не пожелал бы пройти через все то, что довелось испытать мне. Словно семь кругов ада. Вначале оставила мать, затем извращенец отец, его смерть и наконец психиатрическая лечебница.

Часть меня умирала на каждом из этих этапов. То что осталось сейчас – жалкие крохи того Нельсона, который когда-то умел радоваться жизни, наслаждаясь простыми вещами.

Я разучился даже строить нормальные отношения с людьми. В Лондонской школе у меня почти не было друзей. Наверное, потому, что они знали правду обо мне, пускай и неполную, но одного «Уорвикса» вполне хватало, чтобы со мной не желали общаться.

Здесь на Уайте я вроде как новенький, но не исключено, что полная правда просочится и сюда. И тогда, скорее всего, все отвернутся от меня. Как я это переживу – просто не знаю.

У меня даже никогда не было девушки. В Лондоне я боялся начинать какие-либо отношения, будучи выходцем из «Уорвикса».

С Селин вроде всё было иначе, она уже не пыталась залезть мне в душу, не мучила меня расспросами и я, честно признаться, расслабился и позволил себе хоть на миг быть счастливым. И этого, как оказалось, было достаточно, чтобы в моём сердце зародилась любовь. Я и не надеялся, что такое возможно, но я был молод, а гормоны не успокоишь душевными терзаниями.

Я любил её, я хотел её поцеловать по-настоящему, но понимал, что никогда не смогу позволить ей прикоснуться ко мне. Не просто к руке или к лицу, а по-другому, по-настоящему. Моё тело желало её и одновременно с этим старалось сохранять дистанцию.

Мы встречались каждый день во время большой перемены в столовой. Она приходила как обычно с Сарой и Дженни, но прежде чем уткнуться в книгу, с улыбкой смотрела на меня. Я улыбался ей в ответ.

Но наши отношения мы старались скрывать от окружающих. Друзья и не догадывались, что мы начали встречаться, а между тем роман длился уже около трёх недель.

Но мне, почему-то казалось, что я что-то забыл и в пятницу в столовой я вдруг понял что. Я не сказал Селин, что люблю её!

Конечно! Как я мог забыть об этом. Я твердил ей, что она мне нужна, а о самом главном не упомянул. Вот балбес!

Впереди было два выходных, и я не знал, как дать понять, что я не хочу разлучаться с ней так надолго.

– Что читаешь? – Я заглянул через плечо в книгу. Она закрыла её, показывая мне обложку.

– «Обман зрения», - прочитал я, - интересная? Про что?