Секрет

И когда я, загрызаемая совестью, собираюсь закрыться в ванной, мое внимание привлекают слова отца: «Заставила меня пойти к человеку с твоими подозрениями. В жизни так стыдно не было!»

В ванну я действительно иду. Или бегу, но со скоростью один шаг в минуту, потому что ноги перестают держать, а голова кружится, словно яркая сфера в ночном клубе, только блики почему-то режуще-красные, яркие до рефлекторных попыток зажмуриться.

Я забираюсь в душевую кабинку, включаю воду и скручиваюсь на полу, снова и снова прокручивая в голове слова отца. И как бы мне не хотелось обратного, все становится на свои места. Он был у Антона. И, видимо, после этого разговора мой Мистер Фантастика вдруг превратился в Айсберг.

Я всегда была немного паникером, особенно в тех ситуациях, где мне совершенно не на что было опираться, чтобы увидеть более-менее адекватную картину происходящего. И, конечно же, там, где были замешаны эмоции. Перед соревнованиями я вообще могу на сутки выпадать в режим молчания, когда просто физически не могу говорить. Но Антон – это не соревнования. Антон – это мое сердце, без которого я просто не смогу существовать, даже если мне сделают самую удачную в мире трансплантацию. Я просто не знаю, как жить в мире, где у меня не будет наших переписок, наших коротких звонков, его запаха на кончиках пальцев после наших встреч, его улыбки уголком рта.

Проходит куча времени и только занемевшие плечи и болезненные судороги сигнализируют моему мозгу, что все это время я сижу под ледяным душем. Выбираюсь наружу практически на четвереньках, хватаю все полотенца с сушилки и заворачиваюсь в них, как гусеница.

В комнату иду украдкой, но, кажется, мой стук зубов слышен даже соседям через стенку. Забираюсь в кровать, ныряю под одеяло с головой и проверю телефон. Вижу, что нет ни фиолетового огонька сообщения, ни синего от пропущенного вызова (хоть мы с Антоном не созваниваемся в то время, когда я дома и рядом мои родители), но все равно на что-то надеюсь.

Последнее сообщение в вайбере – от меня. Он ничего не ответил и так и не появился в сети.

Уже одиннадцать, но я все равно пишу ему, потому что не могу молчать, и жить неизвестности для меня равносильно выходу в космический вакуум без скафандра.

Я: Я ничего не сказала о нас. Я соврала матери.

Я: Прости, пожалуйста.

Я: Мне так плохо… без тебя.

Первый раз в моих сообщениях нет ни черных, ни красных сердечек.

И даже единорожек, без которых не обходится ни одна наша переписка.

Я гипнотизирую телефон взглядом, надеясь, что Мой Мужчина хотя бы прочтет то, что я написала, а в голове пульсируют строчки попсовой песни: «К черту эту гордость… Ведь в его объятьях все можно…»[1]

Засыпаю только под утро, так его и не дождавшись.

Глава тридцать первая: Таня

В коробке, которую мне торжественно вручает мама – новенький телефон.

Хороший и довольно дорогой, я сама бы выбрала примерно такой же.

Под прицельным обстрелом любопытных и ожидающих взглядов, я с силой растягиваю губы в улыбку, уверенная, что вот-вот тишину гробовую тишину нарушит визг моих натянутых лицевых мышц. Но, конечно, это невозможно. Я по очереди целую родителей и тут же вкладываю телефон в карман, прекрасно зная, что чего-то такого от меня и ждут. Хотя все равно беспощадно выдаю свою настоящую реакцию хотя бы тем, что не усаживаюсь прямо на пол, чтобы поскорее обновить подарок своей сим-картой и индивидуальными настройками. Я его даже не включаю, потому что не собираюсь им пользоваться, и ума не приложу, как это объяснить.

Я ни за что на свете не выпущу из рук подарок Антона, даже если бы он был в сто раз хуже.

К счастью, бабуля сегодня со мной, и она ворчливо мне подыгрывает:

— Так, Татьяна Владимировна, с новой игрушкой потом будешь баловаться, а пока за стол.

Мы рассаживаемся за круглыми столом, на котором нет разве что амброзии, потому что мама снова выложилась на всю катушку и не важно, что за столом только наша семья.

Через пару часов мой телефон вибрирует входящим сообщением в вайбер. Я запретила себе на что-то надеяться, потому что все мои вчерашние сообщения висят со статусом «прочитано», но ни на одно я так и не получила ответа. И до сих пор ни слова.

У меня есть свой собственный улиточный панцирь, который называется просто и ясно: самообман. И звучит это примерно так: «Мой Эверест просто занят, работает. Мой Эверест не бросил бы меня, не сказав ни слова»

Но на этот раз сообщение действительно от Антона.

У меня рвется дыхание, потому что растерзанное и сожженное сердце в моей груди в мгновение ока вырастает заново из слабого ростка надежды. И больно, и приятно, и слезы из глаз, так что приходится рвануть из-за стола под идиотским предлогом упавшей вилки, которую я сама же секунду назад пнула локтем.

Я не знаю, что он мне написал, но уверена, что не хочу читать сообщение при всех.

На кухне дрожащими руками еле-еле ставлю чайник, прикрываю дверь и, наконец, тянусь к телефону.

ДЫМ: С Днем рождения, малышка

Я: У нас все хорошо???

ДЫМ: Да. Соскучился

ДЫМ: Очень соскучился

Мне кажется, что это звучит примерно как: «Я думал о тебе все время и мне было так же плохо». И даже если это совсем не так, я просто представлю, что в моей вселенной существует только эта правда.

Я: И я оченьоченьоченьочень соскучилась!

Я: Мои единорожки умирают без тебя

ДЫМ: Ты умудрилась сломать пробел и в новом телефоне?

ДЫМ: Хочу тебя увидеть. Когда?

Я набираю сообщение в ответ, но дверь кухни открывается и на пороге появляется Нина.

Что-то в ее взгляде действует на меня как магнетический, вгоняющий в ступор свет-сигнал, и я не сразу понимаю, что до сих пор держу телефон в руке, а это совсем не безопасно, потому что в отличие от родителей, для которых все телефоны просто плоские черные прямоугольники, Нина прекрасно видит разницу. Тем более, она-то точно знает, каким был ее прошлый телефон с трещиной через весь экран.

— Покажи, - сестра протягивает руку.

У нее новый золотой браслет с лаконичным кулоном в виде снежинки. Понятия не имею, почему обращаю на это внимание, но почему-то кажется, что это имеет значение. Нина любит более крупные украшения.

— Дорогой подарок, Ребенок. – Сестра подгоняет меня характерным движением пальцев. – Твой… парень очень щедрый.

Она и мысли не допускает, что юнга на корабле может поднять бунт.

Но.

— Это не твое дело, Нина, - говорю я, пряча телефон в карман. – Моя личная жизнь не касается никого, кроме меня.