Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945

Широкие щели в деревянном полу указывали на ветхость постройки. Несмотря на июльскую жару, окна были плотно закрыты и, судя по запаху, стоявшему в помещении, много дней не открывались. Стены украшали только пестрый плакат, а также несколько помятых и наполовину порванных бумажных вырезок.

Буханку хлеба хозяйка дома положила на полку возле окна, видимо желая поберечь ее, и стала суетиться возле плиты, где на открытом огне на железной треноге в горшке готовился напиток, напоминавший чай. Судя по запаху, заваривался чай из ежевики. Между тем женщина начала помешивать какую-то мучнистую кашу в глиняном горшке, и мне стало интересно, что из этого получится. Сняв горшок с чаем, она поставила на треногу слегка вогнутую железную плиту, скорее всего заменявшую сковородку, а затем бросила в тесто немного крупной соли серого цвета. Потом при помощи полотенца хозяйка сняла с треноги импровизированную сковороду, смазала ее чем-то непонятным темного цвета, вытрясла на смазанное место тесто из глиняного горшка и вновь водрузила железную плиту на открытый огонь.

«Что бы это могло быть?» – ломал я себе голову, пытаясь понять, что скрывалось под непонятным «нечто» темного цвета.

Наконец я не выдержал, встал с табуретки и, как был в носках, направился к полке, на которой лежал загадочный предмет. По характерному прогорклому запаху мне стало ясно, что передо мной старая шкварка, с чьей помощью на сковородку наносился слой жира.

Вся семья заметно оживилась. Бабушка даже приподнялась немного со своего ложа и повернула голову в сторону печи. При этом к ее сильно морщинистому лицу прилипло несколько соломинок. Но она, казалось, даже не обратила на них внимания. Двое старших ребятишек осторожно спустили ноги с топчана и уселись на корточках на полу. Младшие дети, цепляясь за шесты, ловко спустились с печи и замерли в ожидании. Даже хозяин дома несколько раз отрывался от работы, чтобы бросить косой взгляд в сторону плиты.

Наконец хозяйка прямо на скамью стрясла с импровизированной сковородки первую лепешку. Самый старший из ребят не спеша подошел, схватил кусок зажаренного теста и с жадностью начал его есть. Лепешка, несомненно, была очень горячей, но ребенок, казалось, не замечал этого. Теперь по очереди мать стала кормить других детей, а затем свою долю получила и бабушка. Причем ее лепешка была положена прямо на лохмотья, которыми прикрывалась старушка. Следующим свою порцию получил и отец семейства. Его долю жена стряхнула на замызганный рабочий стол. Последнюю лепешку взяла себе мать и принялась с отрешенным видом медленно жевать ее. Казалось, что для этих людей не было большей радости, чем просто поесть. Все происходило чисто автоматически, и даже жесты бледных и плохо выглядевших детей в точности повторяли поведение изможденных взрослых.

Это гнетущее впечатление, возможно, усиливало отсутствие в данном помещении хоть какой-нибудь яркой краски. Все было серым и мрачным. Даже одежда людей по цвету ничем не отличалась от окраски стен, которые смотрелись чуть светлее, чем более темный пол. Голые ноги обитателей тоже были серыми от въевшейся пыли, покрывавшей не только улицу, но и сам дом.

Не исключено, что царившему в избе молчанию способствовал мой визит. Слышалось только постукивание молотка мастера, и я радовался про себя, что мне, как гостю, не предложили позавтракать вместе с хозяевами. Закурив и выпустив облако дыма, чтобы приглушить неприятный запах, я угостил сигаретой и мастера, протянув ему свою пачку. Хозяин отдал сигарету жене, та прикурила ее от зажженной лучины и вернула мужу. По глубоким затяжкам сапожника мне стало ясно, что он привык к более крепкому табаку.

Наконец мои сапоги были готовы – свежепрошиты и пробиты, и я поспешил надеть их. К чести мастера надо признать, что они верой и правдой прослужили мне еще несколько месяцев.

Собираясь уходить, я протянул мастеру руку. Все обступили меня и по-русски произнесли приветственные слова. Уже на улице мне бросилось в глаза, что вся семья столпилась у окна и стала наблюдать за мной из-за потрескавшихся и заклеенных во многих местах оконных стекол.

«Вряд ли эти люди обрадовались столь неожиданному визиту немецкого солдата, однако он не мог не вызвать у них хоть каких-нибудь чувств», – подумалось мне тогда, так как из головы не выходило выражение глубокого безразличия на их лицах.

Перед нашей дивизией была поставлена задача выйти юго-восточнее Смоленска к железнодорожному узлу Ельня. Рядом с нами шел пехотный полк «Гроссдойчланд», который являлся элитной воинской частью германских сухопутных войск. Мы продвигались вперед, почти не встречая сопротивления, и нам казалось, что длинный путь на Восток свободен, а главные силы советской армии полностью разбиты. Все были уверены, что эта война окажется такой же молниеносной, как и другие военные походы.

Меньше чем через три недели в середине июля мы взяли городок под названием Ельня и сверх того, нанеся удар, создали плацдарм радиусом примерно восемь километров. Моему дивизиону было приказано занять позиции в крайней восточной точке по центру выступа фронта, в то время как большинство немецких частей находилось еще далеко позади.

Первые несколько дней прошли относительно спокойно. Русские, правда, пытались атаковать в нескольких местах, но безуспешно. В штабе полка, который мне часто доводилось посещать по служебным делам, стало известно содержание радиограммы противника о том, что Сталин поручил командовать советскими войсками под Ельней маршалу Тимошенко [51] . Ему было приказано уничтожить элитные немецкие войска, а именно дивизию СС «Райх» и полк «Гроссдойч-ланд», «этих гитлеровских собак», как значилось в радиограмме. О том, какие силы были выделены для решения данной задачи, мы узнали уже в самые ближайшие дни, на себе почувствовав, что это были не пустые слова.

51

Ельнинская операция была частью крупномасштабного наступления советских войск трех фронтов: Западного (командующий нарком обороны СССР маршал Тимошенко С.К.), Резервного (командующий генерал армии Жуков Г.К.) и Брянского (командующий генерал-лейтенант Еременко А.И.). Брянский фронт был сформирован 14 августа 1941 г. на стыке Центрального и Резервного фронтов для прикрытия Брянского направления.

В один не самый лучший день по нашим позициям, оборудованным для круговой обороны, обрушился невиданный по силе шквал артиллерийского огня. Беспрерывный огонь, скорее всего, велся орудиями корпуса тяжелой артиллерии [52] . Мы стали закапываться в землю еще глубже, оставив машины в небольшом укрытии на обратном склоне высоты, находившемся рядом с огневыми позициями моего дивизиона. Окопы и блиндажи были отрыты на два метра в глубину и почти по всей длине перекрыты бревнами, которые укладывались друг на друга крестом в несколько слоев и пересыпались землей.

52

Ко времени проведения Ельнинской операции в Красной армии артиллерийские корпуса еще не были созданы. Имеются в виду полки артиллерии Резерва Главного командования РККА.

Каждый день приносил с собой новые, становившиеся все более ожесточенными атаки русских. По нашим позициям велся непрерывный артиллерийский огонь, противнику постоянно удавалось немного вклиниваться в нашу оборону, и положение приходилось восстанавливать в ходе кровопролитных контратак. Обе стороны бились с неслыханным ожесточением, не добиваясь существенного успеха. Но судьба приготовила для нас еще один сюрприз – в один из дней русские бросили в атаку новые танки, которые раньше нам видеть не приходилось. Это были ставшие потом известными на весь мир Т-34.

Наши тогдашние противотанковые пушки оказались перед этими стальными махинами бессильными, и нам с большим трудом удавалось остановить сопровождавшую их пехоту. Но танки прорывались. Тогда речь еще не шла о массовом применении этих боевых машин, но и атаки двадцати – тридцати танков нам хватало вполне. Позади переднего края обороны то и дело слышались сигналы «танковой тревоги».

На засеянных рожью полях, раскинувшихся вокруг холма на нашем плацдарме, то тут, то там возникали серого цвета солдаты, а над посевами возвышались танковые башни, водя длинными стволами своих пушек то влево, то вправо и стреляя по всему, что представлялось им целью. Позади этих чудовищ выскакивали наши солдаты с «коктейлями Молотова» в руках – стеклянной бутылкой бензина, заткнутой пробкой, через которую был продернут хлопчатобумажный лоскут ткани. Перед броском этот лоскут поджигался, бутылка разбивалась о горячую бронеплиту, прикрывавшую мотор танка, и вскоре огонь охватывал всю машину.

Можно только представить себе эту потрясающую картину, когда солдат в рубашке с закатанными рукавами и с одной бутылкой в руках преследовал танк. Как ни странно, пусть не сразу, а спустя несколько часов, но эти чудовища всегда удавалось обезвреживать. Причем солдаты поднимались на них не только с бутылкой, но и с ручными гранатами и даже пистолетами. Меткий бросок гранаты в дуло стального колосса или в приоткрытый люк на башне все же принуждал экипаж к сдаче.

Командный пункт нашего дивизиона находился на восточной окраине Ельни, подготовленной к круговой обороне, на вершине небольшого холма, частично занятого полями с рожью. Пути подъезда к нему могли просматриваться противником, поэтому целесообразно было либо сделать небольшой крюк, либо пройти последний километр пешком. Русские артиллерийские наблюдатели повсюду имели отлично подготовленные позиции и реагировали на каждое движение. Иногда часть из них вместе с рациями прокрадывалась ночью через наши передовые позиции и оборудовала хорошо замаскированные наблюдательные пункты внутри плацдарма. Даже шлейфа пыли от мотоцикла было достаточно, чтобы немедленно вызвать по этому месту огонь.