Секреты мироздания

Согласно представлениям Аристотеля (физическим и космологическим) вечным, непрерывным и равномерным может быть только движение по кругу: «Круговое движение связывает конец с началом и оно одно, — говорит Аристотель, — совершенно».

Взгляды Аристотеля по основным аспектам феномена времени были положены в основу многих последующих концепций времени.

Августин Аврелий (354–430) — христианский богослов, отец Церкви, родоначальник христианской философии, истории — изложил свое понимание времени в одиннадцатой главе «Исповеди».

Что же это — время? «Твердо знаю я, — говорит Августин, — только одно: если бы ничего не проходило, не было бы прошедшего; если бы ничего не приходило, не было бы будущего; если бы ничего не было, не было бы настоящего. Но как может быть прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет?

А если бы настоящее не уходило бы в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность. Настоящее именно потому и время, что оно уходит в прошлое. Как же можно тогда говорить о том, что оно есть, если оно потому и есть, что его не будет. Итак, время существует лишь потому, что стремится исчезнуть. <…>

Настоящим можно назвать только миг, который уже не делится на части… <…>… Мы понимаем, что такое промежутки времени, сравниваем их и говорим, что одни длиннее, а другие — короче. Мы даже можем измерить, насколько одно время короче или длиннее другого… Измеряем же мы время только тогда, когда оно идет, ибо мы не чувствуем, как нам измерить прошлое, которого уже нет, или будущее, которого еще нет?» Однако Августин все-таки считает, что прошлое и будущее существуют. «Мы измеряем текущее время, и если бы кто-либо спросил меня, откуда я это знаю, я бы ответил, что знаю благодаря самому измерению, ибо измерить можно только существующее… Но как измерить настоящее, если у него нет длины? И откуда, как и куда идет время? Откуда, как не из будущего? Как? Через настоящее, у которого нет длины. Куда? В прошедшее. Из того, чего еще нет, через то, у чего нет длины, в то, чего уже нет. <…>

Мы все твердим: «Время, время, времена, времена; как долго такой-то говорил то-то; как долго он делал; как долго я тебя не видел; чтобы произнести этот слог требуется вдвое больше времени, чем для произнесения того, краткого. <…>

Мне довелось слышать, — говорит далее Аврелий, — от одного весьма ученого мужа, что время — это движение солнца, луны и звезд. Но почему же тогда не считать временем движение вообще всех тел? <…>

Хочешь ли, чтобы я признал, что время — движение тел? Нет, не хочешь. То, что всякое движение — во времени, это я понимаю: Ты [Бог] говоришь это мне. А что само это движение — время, этого я не понимаю… <…> Если же нами был замечен момент начала движения и момент его окончания, то в этом случае мы можем уже сказать, сколько времени длилось это движение. Коль скоро движение — это одно, а мерило его — нечто другое, то разве не ясно, что скорее должно быть названо временем? И если иное тело, когда движется, а когда стоит на месте, то разве не можем мы также измерить время его покоя и сказать: «Оно покоилось столько-то, а двигалось — столько-то… Выходит время не есть движение тел». Время, считает Аврелий, «есть некая протяженность, но не совсем ясно протяженность чего?»

Согласно Декарту, время, как мера истинной длительности, является абсолютно равномерным.

Пьер Гассенди (1592–1655) — французский философ, математик и астроном, современник Декарта, рассматривал время, как объективную, не зависящую ни от каких материальных процессов и абсолютно равномерно текущую реальность. «Я, — писал он, — по крайней мере, знаю одно — единственное время, которое, конечно (я этого не отрицаю), может называться или считаться абстрактным, поскольку оно не зависит от вещей, так как существуют вещи или нет, движутся они или находятся в состоянии покоя, оно всегда течет равномерно, не подвергаясь никаким изменениям. Существует ли кроме этого времени какое-то другое, которое могло бы называться или считаться конкретным постольку, поскольку оно связано с вещами, т. е. поскольку вещи длятся в нем, я никоим образом не могу знать» (Гассенди П. Сочинения, т. 2, 1968).

Классическая физика, фундамент которой был заложен Исааком Ньютоном, предполагает абсолютность пространства и времени. Ньютон (1643–1727) в книге «Математические начала натуральной философии», пишет:

«Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется длительностью. Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения, мера продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного математического времени, как то: час, день, месяц, год. <…>

Абсолютное время различается в астрономии от обыденного солнечного времени уравнением времени. Ибо естественные солнечные сутки, принимаемые при обыденном измерении времени за равные, на самом деле между собою неравны. Это неравенство и исправляется астрономами, чтобы при измерениях движений небесных светил применять более правильное время. Возможно, что не существует (в природе) такого равномерного движения, которым время могло бы измеряться с совершенною точностью. Все движения могут ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени изменяться не может. Длительность или продолжительность существования вещей одна и та же, быстры ли движения (по которым измеряется время), медленны ли, или их совсем нет, поэтому она надлежащим образом и отличается от своей, доступной чувствам, меры, будучи из нее выводимой при помощи астрономического уравнения. Необходимость этого уравнения обнаруживается как опытами с часами, снабженными маятниками, так и по затмениям спутников Юпитера».

Леонард Эйлер (1707–1783) в своих работах отстаивает идею абсолютно равномерного течения времени и полемизирует с теми, кто субъективирует время. В работе «Основы динамики точки» он пишет, что «если бы у нас, как некоторые склонны думать, не было других средств для определения времени, кроме как из рассмотрения движения, то мы не могли бы признать ни времени без движения, ни движения без времени, следовательно, мы никак не могли бы познать ни того, ни другого. Правда, делить время на части мы научились из наблюдения движения, а именно движения Солнца, но, мне кажется, и без помощи движения мы имеем представление о том, что такое до и после, и отсюда, по-видимому, само собой вытекает понятие последовательности.

И хотя более детальным изучением времени мы обязаны рассмотрению движения, отсюда еще не следует, что время само по себе представляет собой не что иное, как лишь то, что мы воспринимаем. Что представляют собой два равных промежутка времени, это понимает всякий, хотя бы в течение этих промежутков, может быть, и не произошло равных изменений, на основании которых можно было бы прийти к заключению о равенстве этих промежутков времени.

Поэтому, независимо от споров, какие могут вести философы по поводу течения времени, нам следует для изучения движения применить некоторую меру времени; при этом следует допустить, что время протекает независимо от движения, так что можно себе представить отдельные части его, между которыми существует равенство или неравенство в любой пропорции. <…>

Точное разделение времени, — считает Эйлер, — мы можем получить из равномерного движения; ведь мы можем геометрически разделить путь на части, а отсюда получится аналитическое разделение времени на равные или неравные части.

Отсюда ясно, что деление времени на части не является чисто умственной операцией, как обыкновенно утверждают те, которые помещают время только в нашем сознании, не отделяя понятия времени от самого времени.

В самом деле, если бы время представляло собой не что иное, как последовательность наступающих друг за другом явлений, и если бы вне нашего сознания не существовало никаких средств для измерения времени, то нам ничто не помешало бы при всяком движении считать равными те части времени, в течение которых проходятся равные пути, так как они кажутся следующими друг за другом через равные промежутки. Следовательно, мы могли бы с одинаковым основанием рассматривать любое движение как равномерное. Однако сама природа вещей достаточно убедительно свидетельствует, что равномерное движение существенно отличается от неравномерного; следовательно, равенство промежутков времени, на котором это основывается, представляет собой нечто большее, чем содержание наших понятий. В силу этого следует придти к выводу, что равенство времени имеет под собой определенное основание, находящееся вне нашего сознания, и, по-видимому, мы скорее познаем его извне — из наблюдения над равномерным движением».

Ньютоновское представление о времени на протяжении более 200 лет оставалось незыблемым и оказало заметное влияние на развитие техники и естествознания. Теория относительности Эйнштейна поколебала в умах ряда исследователей идею абсолютного времени классической механики. Эйнштейн на основе анализа результатов экспериментов со световыми явлениями отказывается от существования эфира и ставит свет в особое положение, считая, что свет относительно любых движущихся тел имеет одну и ту же скорость. Постоянство скорости света в пустоте он возводит в закон, формулируя его следующим образом: «…закон постоянства скорости света в пустоте должен одновременно выполняться для движущихся относительно друг друга наблюдателей таким образом, что один и тот же луч света имеет одну и ту же скорость относительно всех этих наблюдателей». Этот закон становится важной основой для разработки специальной теории относительности. Однако сей закон подвергся критике уже с момента своего появления; недоумения по поводу этого закона публикуются и в настоящее время. Многих удивляет, почему скорость в природе ограничивается 300 тыс. км/с (скорость света в пустоте), когда астрономические наблюдения фиксируют движение небесных тел и со скоростями, в несколько раз превышающими эту скорость.