Секс и эротика в русской традиционной культуре

Для этой же цели лицо, а иногда и весь наряд «покойника» обсыпали мукой, мелом или вымарывали сажей (д. Климовская, Пеструха, Середская). В д. Великий Двор (Тот.) «„покойник“ был весь умазан в сажу и тесто», а в д. Чеченинская — обсыпан сажей и мукой. В д. Пигилинская в облике «мертвеца» присутствовали все элементы устрашения: «„Покойник“ голый, лицо в саже, на нем перья налеплены». Интересно, что иногда «покойнику» подвязывали бороду (д. Подсосенье, Копоргино) и волосы из конского хвоста (д. Спирино), а нос перевязывали ниткой (д. Аксентьевская) или подвязывали ниткой к ушам так, что он казался вздернутым (д. Борисовская Хар.). В д. Марачевская облик «покойника» дополнял свиной пятачок, который он держал в зубах. Лицо обычно прикрывалось платком, сеткой или марлей, чтобы были видны зубы. Иногда, впрочем, оставляли открытыми губы или лоб. Характерно осознание окружающими этого облика: «Лежит как настоящий родитель» (д. Новец).

Кульминационный момент сценки с «покойником» — «отпевание» и «прощание» с ним. Тем самым создавалась атмосфера, напоминающая начальный (до венчания) этап свадьбы (голошение, причитание, обстановка скорби и прощания). Центральными фигурами здесь были, конечно, «поп» и «плакальщицы» («жена», «родственники» покойника). Возглавляли процессию «поп» с «дьячком», размахивая «кадильником» — кринкой с тлеющими и чадящими угольями, с брошенной сверху шерстью или пометом, иногда сушеными травами, серой, берестой, чтобы сделать чад как можно более неприятным. «Лампадочкой грид ят — мовт ают кругом» (д. Подсосенье). Часто вместо «кадильника» махали подожженным старым лаптем (д. Кузьминская Кадуй., Великодворская, Аксентьевская, Середская). В д. Павловская иногда бросали в «кадило» табак, а в д. Дуброва — перец, чтобы заставить всех девок чихать. В д. Окатовская «старухи окуривали «покойника» травкой богородской (чабрецом)». В старообрядческих деревнях нередко применяли и настоящий кадильник («покаяльник» — д. Цибунинская), который специально выпрашивали у старух для сценки с покойником.

Любопытно, что в деревнях со значительной долей старообрядческого населения оплакивание устраивали как на настоящих похоронах. «„Покойника“ положат на постильно и охают: «О-ох! И те мене да посмотрю да я погляжу-у! / О-ох! И те мене за с утоцьки да под око-о-шецько-о! / Да по бр усовой-то лавоцьки. / Да на родново племенницька (или иная степень родства. — Авт.). / Да ты куда жо сред ивси, / Да ты куда наред ивси? / <В> платьице да не нарядное, / Да <в> платьице умиральноё!» Зависяцця платком, да и охат тут над йим… А хозяевов не заставляли прошчацця. Людно ить их ходит наряжонками, дак они и зачнут прошчацця: «Простишь ли, старой-де, меня, грешную?» — «Тибя Бог простит!» Вот и всё… Вот поприцитают, попрошчаюцца, и опять понесли из избы-то» (д. Тырлыниская — здесь «покойника» носили по всей деревне). [545] Всерьез рыдали «причитальницы» и в д. Середская, Сергеево, Новоселки: «Цядо моё милоё, / Ты моё дитятко, / Да ты моё ненаглядноё, / Да ты меня-то оставив, / Как травинку в полюшке» и т. п. В д. Клеменево над «покойником» убивалась «жена»: «Муж умер! Муж умер!» Нередко подчеркивалась плодовитость «покойного»:

545

Зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Цыбуниха от Поповой Анны Алексеевны 1908 г. р.; в д. Концевская от Пантиной Анны Дмитриевны, 1907 г. р.

Миленький ты мой, Жаль мне тебя — Сколько деток оставил!

(д. Пигилинская) [546]

В зависимости от степени «серьезности» оплакивания варьировались и тексты, которые распевал «поп» и «плакальщицы». Очень часто, например, пели «вечную память» — с большими или меньшими сокращениями и отклонениями от канонического варианта. Например, «поп» пел:

Святы Боже, Святы крепки, Святы бессмертный, Помилуй мой! Вечная память (2 р.), Помянуть за упокой, Человек-то был какой!

546

Зап. Островским Е. Б. в 1991 г. в с. Сямжа от Коровкина Николая Андреевича, 1913 г. р.

(д. Борисовская Кирил., Клеменево, Часовное, Лисицинская, Федяево, Горка Хар.) [547]

вар. 1:

Вечная память, (3 р.) Бесконецьная жис<т>ь! (3 р.) Упокой, Господи, душу нашу,—

(д. Фоминская Верхов.)

вар. 2:

Человек он был какой — (3 р.) Со святыми упокой! (3 р.) Мать его ети, Более такого не найти.

547

Зап. Розалиевой Н. Ю. в 1991 г. в д. Горка (Хар.) от Соколовой Валентины Ивановны, 1926 г. р.; зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Клеменево от Пракшиной Августы Алексеевны, 1906 г. р.; в д. Волокославинское от Малова Павла Федоровича, 1899 г. р.

(д. Павшиха)

вар. 3:

Со святыми упокой, (3 р.) <А> мужик-то был какой.

(д. Ваулиха)

Господи Иисусе, Вперед не суйся, И сзади не оставайся, И во середке не забывайся.

(д. Сергозеро) [548]

А вот, например, довольно эмоциональное и выразительное описание «отпевания покойника» в д. Дягилево: «На скамью ево повал ят, подушку положат, тут ховстинки постелят. Вот ево снар едят, он и л егёт, руки на груди. Лежит — маленькая иконоцька у ево на руках. Ховстинкою ево и прикроют, принесут, откроют. Он лежит, защ урився — как вот это утерпят, не рассми ецця — вот мы над этим дивилися всё, как вот лежит?..

548

Зап. Розалиевой Н. Ю. в 1991 г. в д. Сергозеро от Удальцовой Александры Андреевны, 1912 г. р.

Как толькё приходят, поставят ево, «поп» сразу:

Православному цярство небесно, Православному цярство небесно, В дальнею путь провожаем. Быв, да не стало, Умер, да не жало<к>. Окаянному ему цярство небесно! В далную дорожку. Туда-от тут выход широкой, Оттуда выходу нету. Окаянному ему цярство небесно!

А кругом-то и ходит, а и кадит; а там уг ольё накладено, да накладено моху сухово, дак он тлиёт, горит.

А веть сделано-то на ём этот, как риза — были из ховстины эти, у стариков-то, как пальто, а оно из одной ховстины из товстыё эдакоё. Дак он и опояшеццё, а эдак вот накинёт на себя-то, а здись-то застигнёт-то брошку, дак и рукава-то полох аюцце. Дак ить хох отанья-то, смеху-то! От попритвор еецце-попритвореецце, покад ит-покадит — этово уносят: «На<д>о нести на кладбишшо!» В другу избу переносят». [549]

549

Зап. Слепцовой И. С. в 1991 г. в с. Сямжа от Леденцовой Александры Ильиничны, 1912 г. р.

В д. Цибунинская, Пеструха, Липин Бор пели «Господи, помилуй», добавляя «кто чево сумеет смешное»: «другой раз и матюки заворотят» (д. Пеструха). Брань в таких ситуациях некогда выполняла магическую роль: считалось, что она отпугивает всякую нечисть, предохраняет, в частности, участников церемонии от последствий опасного для них контакта с мертвецом. Второй возможный смысл брани близок к функциям битья: карпогоническая магия, а также своеобразное «оживляющее» средство. [550]

550

Ср. сказку о мужике, который подговорил жену притвориться мертвой, а затем, ударив палкой, „оживил“ ее и продал палку своим глупым братьям: Андреев . П.Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929, № 1539.

В д. Борисовская (Хар.) «поп» при отпевании перечислял жителей деревни (в деревне насчитывалось 104 дома), выбирая прежде всего тех, кого за что-либо недолюбливали, поддразнивали. «Св итюшка Паша», например, — это женщина, которая ко всем обращалась «свитюшка».

Начинаю с краю Парм енушкову Раю, Помяни, Господи, Ауг усу, Еённу дочь Текусу, Маленькую Машу, Порядочную Сашу, Свитюшку Пашу. Помяни, Господи, Огафона Колоб аху, Зет я Фл аху, [от имени Флавьен] Жену Опонаху, Онтропову Маху, и т. п.

Каждая строка этого пространного текста сопровождалась отборнейшими «матюками». Не отставали от «попа» и «плакальщицы»:

Ни доски бы тебе, ни гробу, Да мать тебе ёбу. [551]

В д. Большое Раменье „покойника“ на скамейке заносят; те, кто заносят, дак поют»:

Пресвятая Троица, Трохалёва Олица, Руця Малор аменьский, Солоник Хвостовський, Тыська Коргоземська, Васенька Повговський, Шолопа быв Большораменьский, Коростель Толк уня, Больше вам ни хуя! [552]

551

Зап. Слепцовой И. С. в 1991 г. в д. Тимониха от Чистяковой Софии Михайловны, 1908 г. р.

552

Зап. Смольниковым С. Н. в 1992 г. в д. Большое Раменье от Анкундиновой Александры Михайловны, 1908 г. р.