Секс-незнакомец по соседству

— Мам, смотри, какие камушки! Я из них окошки сделаю.

— Супер, милый! – подаю я Камилю корзинку, затем покрывало, а уже потом даю вытащить себя. – Я бы справилась.

— Я знаю, знаю. Ты у нас самостоятельная барышня, — смеется он, а затем наклоняется к ушку. – Но теперь за тебя отвечаю я. В том числе за маленькие шалости взрослой девочки.

— Пошляк, — отталкиваю я и иду раскладывать обед на покрывале. И за всеми делами не сразу заметила, что Камиль сидит в одних синих плавках на песке рядом с Тихоном и помогает ему, что-то тихо объясняя. Мечта, конечно. До слез тяжело на такое смотреть, потому что любой такой день может оказаться последним, а завтра Камиль поймет, насколько скучно быть просто папочкой, и отвернется от нас. Еще хуже, если он это поймет позже, когда Тихон окончательно к нему привяжется, а я не смогу найти сил, чтобы жить без него дальше.

— Кушать идем? — зову строителей, и те, помыв руки, присоединяются к трапезе, заняв почти все покрывало.

— А почему у тебя картинки здесь? — спрашивает Тихон, жуя курицу и показывая на забитые татуировками руки Камиля. – Ты сидел в тюрьме?

Мы закашливаемся, а Камиль, смеясь, качает головой.

— Не пришлось. Не все, кто делают татуировки, сидели в тюрьме. Некоторые делают их для красоты.

— А почему у мамы нет? Мама не хочет быть красивой?

Камиль, наверное, в шоке, потому что порой логику ребенка не понять.

— Твоя мама и так очень красивая. Ей не нужны дополнительные картинки.

— А тебе нужны?

— Ну вот, думаешь, обратила бы твоя мама на меня внимание, если бы не эти картинки?

— Эй, — торможу я. – Он сейчас захочет себя всего изрисовать, чтобы тоже всем нравиться.

— Нет, Тихон же умный мальчик, — тот серьезно кивает. – Такие картинки можно будет бить, когда тебе стукнет восемнадцать.

— А это когда?

— Нескоро.

— А что это «нескоро»?

Камиль поворачивает голову, делая глаза большими и жалостливыми. Просящими помощи. И я не могу придумать ничего лучше, чем похлопать ладонью по бедру и позвать Тихона отдохнуть на моей коленке.

— Иди сюда, малыш.

Забавно, но дернулись они оба, только Камиль в последний момент понял, что я звала не его.

Я убаюкиваю сына поглаживаниями по голове, а Камиль просто сидит рядом и смущает меня взглядом.

— Что?

— Ты мало про него рассказывала. Я знал, что у тебя есть сын, знал даже, как зовут, но почти не думал о том, что он вообще реален. Почему?

— Ясно же почему. Ты просил свободных отношений и вряд ли хотел подробностей моей личной жизни. А я не хотела тебя спугнуть.

На это он молчит, отворачивается в сторону воды и долго туда смотрит. Тихон засыпает, и я тихонько укладываю его на покрывало, подкладывая свою кофту под голову. А потом, немного страшась, сажусь рядом с Камилем. Он тут же разворачивается и ложится на песок, укладывая меня себе на плечо. И лежа вот так, смотря в голубое небо, по которому, как рыбы, тихонько плывут облака, я чувствую себя по-настоящему счастливой. По телу скользят легкие импульсы возбуждения, и, судя по стуку сердца Камиля, с ним происходит то же самое. Но ни он, ни я не даем этому развиться, прекрасно зная, что ничего больше поцелуев сейчас мы позволить себе не сможем. Но предвкушение, оно такое сладкое, как запах десерта, который ты видишь через стекло витрины. Ты можешь взять его, но держишь себя в руках, чтобы не показаться животным.

И в доказательство того, что я не одна в своем мучении, рука Камиля, что поглаживала мне талию, перешла на зад и крепко его сжала, а до уха донесся шепот.

— Пиздец, как тебя хочу, — а затем его голос стал громче, а слова приличнее. – Так что там с твоей личной жизнью?

— А что с ней? — усмехаюсь, поднимая голову. Камиль смотрит на меня, прожигая колдовскими глазами. – Лежит вот рядом, пошло ругается.

— А где-то там бродит муж.

— Через полторы недели он перестанет им быть.

— Ты любила его?

Я столько думала об этом в последние месяцы, что, наверное, смогу четко сформулировать ответ. Наверное,

— Была влюблена. Он казался мне тем самым принцем, о котором, как говорила мама, я могу никогда не мечтать. Ведь у меня совершенно неженственный вид и вообще, мужчины не любят умных женщин.

Он на какое-то время замолкает, словно задумавшись, о чем - то. И я бы многое отдала, чтобы узнать его мысли.

— Слабые не любят, - вдруг продолжает он говорить.

— Ой, ой. А ты сильный?

— Ага. Помнишь того трусливого льва, который все храбрость искал в стране ОЗ.

— Помню, Камиль. Где бы мне ее найти. Эту храбрость.

— Не надо тебе ее искать, дурочка. Ты будешь моей храбростью, а я твоей.

— Красиво заливаете в уши, Камиль Ринатович, — смеюсь, наслаждаясь каждым словом. И пусть они все будут лживыми, пусть завтра его не будет рядом, но сейчас здесь я больше не хочу бояться. Сейчас я хочу только быть счастливой. Пусть даже обманывая сама себя.

— Я умею заливать, тут ты права, – молчи и просто поцелуй меня. — Но сейчас я говорю правду.

Сейчас он может верить в свои слова.

— Ты не веришь мне? — удерживает он мой подбородок, внимательно оглядывая лицо.

— Я верю, что ты в это веришь. И знаешь, — убираю я его руку, быстро поглядываю на спящего сына и приближаю свои губы к его. Медленно, но верно сокращая расстояние до пары миллиметров. – Мне этого достаточно. Поцелуй меня.

И он целует. Берет грубо за затылок, словно это помогает ему сдерживать себя, и толкается языком в рот, почти царапая губы зубами. А я вся словно струна натянутая, готовая порваться в любой момент, если его пальцы станут чуть смелее и перестанут просто поглаживать кожу рядом с грудью, а схватят ее ладонью и крепко сожмут, как он любит делать.

Поцелуй прерывается его стоном, а в следующий миг я чувствую давление на свой лоб и открываю глаза.

— Ты даже не представляешь, что я хочу сейчас с тобой сделать. Погладь его… — почти молит он, и я тяну дрожащую руку к члену, уже еле скрытому тканью плавок. Он словно чудовище. Пытается прорваться наружу, чтобы затем ворваться в меня. Черт, какой же он огромный.

И я поглаживаю его пальчиками, чувствуя, как он пульсирует, как меня потряхивает от желания не просто его коснуться, не просто впустить в себя, а вспомнить вкус, вспомнить, как горячая лава стекает по горлу, а Камиль задыхается, дергаясь в последнем пароксизме оргазма.

Легкий кашель прерывает нашу игру, и мы словно ошпаренные садимся в разные стороны. Смотрим на все еще спящего Тихона, потом друг на друга и смеемся в кулаки.

— Черт, нам нужны будут звуконепроницаемые стены и хорошая дверь.

— Куда нужны?

— В квартиру, что я куплю. Не в той же лачужке жить?

— Лачужкой ты назвал свою квартиру, в которой все восемьдесят квадратов?

— Почти девяносто. Так я ее для себя брал. А нас то трое будет.

Вчерашнее письмо, которое он накатал, я не только сохранила, я запомнила каждое слово. Они словно отпечатались в моем мозгу и горели неоновым светом, давая возможность забыть тот эпизод с Викой. Но желание Камиля жить всем вместе и даже переехать из его любимой квартиры перекрывали все. Оно буквально вошло в меня копьем всевластия, делая собственностью Садырова.