Секс в эпоху согласия

Женщина боится мужской агрессии, но она опасается и вопросов о собственных сексуальных желаниях. Ей не нравится, когда кто-то вообще пытается пролить яркий свет на эту область: и фактически, то есть в суде, и фигурально.

Хлоя взбудоражена образом загадочного незнакомца — ее любопытство и ее желание разожжены.. Последствия не заставляют себя ждать. После очередной веселой ночи она возвращается домой под утро и находит таинственного незнакомца у себя под дверью. Они договариваются о свидании в парке Хампстед-Хит. Герой кажется Хлое эксцентриком, временами забавным, временами странным. Свидание продолжается в лобби отеля, герои разговаривают друг с другом, потом поднимаются в номер, флиртуют, целуются и в конце концов оказываются в постели. Потом мужчина уходит в ванную, но внезапно быстро возвращается с пластмассовым шнуром, которым и начинает душить героиню. Хлое удается убежать, герой преследует ее. Разворачивается сцена погони. Поймав девушку, он, похоже, собирается ее убить, но тут камера переключается на траву — птичья трель звучит в полную силу, — а когда возвращается, то мы видим, что Хлоя изо всех сил молотит незнакомца каким-то предметом. Кажется, она убивает его, но нам этого не показывают.

В начале фильма Хлоя Аридхис предстает зажатой и закомплексованной девушкой. Общение с людьми и выражение своих мыслей даются ей с трудом; на публике она волнуется, а необходимость произнести речь на открытии выставки вызывает у нее панику. После эпизода в парке она словно перерождается и возвращается к жизни обновленной, посвежевшей и хлесткой. Она решительно сдает рукопись противному издателю, который привык мотать ей нервы, играя на ее слабостях. Тот полностью обезоружен ее самообладанием. Героиня с удовольствием дает несколько бойких и внятных интервью о выставке Кэррингтон. К ней возвращается интерес к жизни, все кажется ей более ясным и определенным. Когда друзья спрашивают Хлою, как прошло свидание с незнакомцем, она небрежно отвечает, что размозжила ему камнем лицо. Все дружно смеются.

Публицисты часто делают из современных сексологических исследований следующий вывод: природой женщине дан ненасытный сексуальный аппетит, но общество держит его под строгим контролем и порицает любые его проявления. Словом, женское либидо могущественно, но сковано жесткими социальными нормами, и именно поэтому его обнаружение и распространение знаний о его истинной природной мощи являются важным вкладом в дело женской эмансипации. Научное знание о женской сексуальности необходимо для освобождения женщины. Особенно если это знание о сильном либидо.

Однако вся эта публицистическая риторика маскирует более глубокие проблемы. Сексологические исследования и их общественное обсуждение, озабоченный поиск разгадки женской сексуальности — все это нужно только затем, чтобы хоть как-то регулировать напряженные отношения между полами, в последние годы ставшие образцом взаимного непонимания. То же самое касается концепции согласия: в привлечении общественного внимания к женской сексуальности сторонники этой концепции видят способ дать женщине слово в сексуальных отношениях, что, в свою очередь, должно обеспечить ее безопасность, ведь трагическое недопонимание между партнерами будет устранено. Разгадка тайны женской сексуальности стала восприниматься ими просто как способ решения проблемы сексуального насилия.

Почему сексуальные желания женщины превратились в предмет публичного интереса и почему все буквально одержимы ими? Есть несколько причин: во-первых, публичное обсуждение этой темы — способ делегировать женщинам ответственность за предупреждение направленной на них агрессии, а во-вторых, оно позволяет полностью снять эту ответственность с кого-либо еще. Тайные желания женщины должны стать явными, чтобы мы могли решать, оправданны ли те или иные поступки мужчины. Женская сладострастность якобы объясняет некоторые акты мужской агрессии.

Но почему ответственность за качество секса должна ложиться только на женщину? Почему женщина должна тащить на себе всю тяжесть этого сложного общественного феномена, который к тому же основан на традиционных нормах доминантной маскулинности?

Пресловутое «рассогласование» — предполагаемое расхождение между тем, что женщина говорит, и тем, что чувствует ее тело, — стало объектом такого пристального внимания как раз потому, что эта концепция подразумевает, что женщина не знает себя. И это очень тревожит социум, так как мы превратили знание женщиной своих сексуальных желаний и потребностей в залог ее безопасности, в гарант юридической безопасности ее партнера, а также в признак ее развитого феминистского мировоззрения. «Рассогласование» — это очень неудобный факт: если женщина просто не знает, чего хочет ее тело, то она не может громко и открыто выразить свои желания. Она не может быть полноценным субъектом половых отношений и гражданином, ответственным за добровольный, взаимно приятный и здоровый секс. Она сама мешает собственному раскрепощению и безопасности.

Требуя от женщины исследовать и познавать свое тело и без стеснения озвучивать свои скрытые желания, мы как будто выставляем самопознание против репрессивности, открытость против тьмы невежества. И если женщина не понимает или не отстаивает своих желаний — что ж, она сама виновата. Сексология тоже играет свою роль в этой поразительной расстановке сил: ведь именно наука вооружает женщину знанием, а значит, защищает ее.

Но если мы действительно хотим хорошего секса — добровольного, радостного, классного, — не нужно подчиняться этому требованию всезнания. Очень часто страх перед насилием и желание минимизировать риск неприятностей настолько определяют поведение женщины, что она полусознательно формирует свою сексуальность в соответствии с ними. Она предпочитает иметь сексуальность, которая позволит ей не пострадать от мужской агрессии. Но мы не должны ломать себя, чтобы избежать насилия. Вопрос не в том, чтобы иметь сексуальность, невосприимчивую к насилию, а в том, чтобы другие нас не насиловали. Фетишизация научного сексологического знания на самом деле никак не способствует повышению качества секса. Нам нужно изучить неизведанное.

4 Об уязвимости

Утверждать, что женщина сама хозяйка своим желаниям и прекрасно знает, чего хочет, как минимум удобно. Но возможно ли вообще быть хозяином себе — своей сексуальности или чему бы то ни было другому? Я в этом сомневаюсь и думаю, что от уверенности в этом мало толку. Женщины не обладают полной властью над собой, и не потому, что они, в отличие от мужчин, не могут распознать свои «истинные» желания. Просто никто, буквально никто не контролирует ситуацию на сто процентов, особенно если дело касается секса. Так почему женщина обязана знать себя, чтобы защититься от насилия?

Вот что сказала в недавнем интервью теоретик феминизма Энн Снитоу, размышляя о своей десятилетней писательской и активистской карьере: «Мы пытаемся донести до мира, что насилие над женщиной недопустимо. Сделать это нужно наглядно, но при этом не запугав себя до смерти. Трудная задача»¹.

Миту Саньял в книге «Изнасилование» пишет, что активистки парадоксальным образом добились цели, которую некоторые феминистки считали исключительно мужской: довели «часть женщин до жизни в постоянном страхе»². Если все время давить на женщину разговорами об окружающих ее угрозах и мужском насилии, то страх рано или поздно сделает ее пассивной и апатичной. Это тоже своеобразный способ контроля — как раз о нем рассказывается в романе американской писательницы Сюзанны Мур «В щелке» (In the Cut)³. Главная героиня, Фрэнни, заводит отношения с детективом Мэллоем. Он расследует произошедшее на Манхэттене убийство молодой рыжеволосой женщины. Фрэнни уверена, что видела, как в ночь убийства эта женщина делала Мэллою минет. Мужчины в книге — и сам Мэллой, и друг главной героини Джон, и ее студент Корнелиус — постоянно повторяют, что женщина беззащитна перед насилием и на улицах города, и даже у себя дома. Фрэнни говорит об этом так: «Мэллой беспокоится о моей безопасности, потому что я веду себя неосторожно. Мне нельзя ездить в метро. Нельзя говорить с посторонними. Я должна запираться. Ко мне в квартиру, говорит Мэллой, сейчас пробраться легче легкого».

Угроза насилия и его постоянное предчувствие дают мужчине основание заботиться о женщине и в то же время в некоторой степени контролировать ее жизнь. Твердя об опасности, он заодно совершает ритуал предупреждения. Он заставляет женщину постоянно оценивать собственные действия с точки зрения рисков перед лицом неизбежного насилия. Ее предупреждали. Нужно было думать.

Поиск убийцы рыжеволосой девушки набирает обороты, а Фрэнни чувствует, как вокруг нее сжимается кольцо мужского внимания. Она все больше увлекается Мэллоем, хотя и боится, что именно он и есть убийца. Дальше происходит чудовищная вещь: близкая подруга Фрэнни становится жертвой того же маньяка, а героиня обнаруживает ее тело. Мэллой приезжает осматривать место убийства, и позже Фрэнни расспрашивает его в подробностях, что он там увидел и что делал. Она хочет знать все до последней мелочи, и герой интересуется, зачем ей это нужно. «Чтобы представить себе, как это было, — отвечает она. — И чтобы наконец заснуть». Она хочет визуализировать свои страхи, свои кошмары.

Нужно ли нам пытаться делать то же самое? Как понять, является ли страх нападения твоим собственным страхом? Или это продукт чужой фантазии, который тебе просто приходилось рассматривать во всех ужасающих подробностях? Может быть, созерцание худшего действительно помогает удержать страх под контролем, выхолостить его и прогнать прочь. Неудивительно, что секс «заражается» насилием.

Незадолго до шокирующего конца романа Мэллой рассказывает Фрэнни, которая изучает жаргоны, о выражении «в щелке» (in the cut). «Щелка», конечно, здесь значит «вагина». Выражение используют люди, играющие в азартные игры, и обозначает оно, как объясняет герой, «место для заначки — укромное и безопасное». Безопасное для кого? Фрэнни в сексе обычно балансирует между удовольствием и страхом. Однажды ночью она и Мэллой занимаются сексом у него в кабинете. Он нагибает героиню, сковывает ее запястья наручниками и проникает пальцами ей в анус. «"Что ты делаешь?" — прошептала я. Но я знала, что он делает. Просто мне казалось, будто я должна притворяться, что не знаю, чего он хочет. Открыть закрытое. Настаивать. Овладеть мной. "Раcпечатать" меня. Наконец-то. Я, которая не хотела принадлежать одному мужчине. Я, которая не хотела, чтобы меня сковывали, покоряли, "распечатывали" и разбивали мне сердце». Но тут же она продолжает: «Я хотела, чтобы мной владели, чтобы меня подчиняли и "распечатывали". Меня охватил древний зов, я жаждала, чтобы меня выбирали и добивались, чтобы за меня сражались».