Сексуальный студент по обмену
Шрифт:
— Эхо, любовь моя, это я, Кингстон. Перестань кричать.
Я не осознавала, что кричала, или снова кричу, или... какая разница.
— Оставь её в покое! Сейчас она не хочет с тобой разговаривать! Я позабочусь о ней, сексуальный подлый мужчинка!
Нат шатает на ногах, и либо говорит заплетающимся языком, либо я так слышу, но её спасение всё ещё невероятно.
— Но я на его стороне по поводу телефона, Куряга. — «Я так полагаю, что Куряга — это я? Ладно, тогда она может быть Бульбулятором21». —
— Ты называешь его Себом? — у меня глаза вылезают из орбит, и я это знаю. — Последняя моя лучшая подруга, которую я таковой считала, тоже называла его так, потому что спала с ним. Потом она спала с этим, — я тычу Кингстону в грудь. — Ты полный отстой.
Я начинаю плакать, или, по крайней мере, замечаю, как слёзы, которые уже были на глазах, катятся по щекам. Я не мыслю здраво, но достаточно трезва, чтобы понять, что боль сокрушительна.
— Натали, не могла бы ты оставить нас с Эхо наедине?
— А, не-а, не могла бы, — да, я официально люблю Бульбулятора.
— Пожалуйста, я... — он снова пытается.
— Эй, Нат, не подойдёшь помочь мне? — из-за угла появляется Пэттон. — Джеки не может держать свои руки подальше от меня, а тебя она боится.
Я смеюсь так сильно, что фыркаю. Нат такая же устрашающая, как фея, взмахивающая своей звенящей палочкой.
— Какого хрена так смешно? — она смотрит на меня. — Я могу быть устрашающей!
— Чёрт возьми, дамы, вы и травка — вещи несовместимые, — вздыхает Кингстон, как обычно запуская руку в волосы. — Осталась ли хоть одна эмоция, которую ты ещё не ощутила в данный момент?
— Нат, реально, ты мне поможешь? — снова спрашивает Пэттон.
Нат смотрит на меня.
— Эхо? Хочешь, чтобы я осталась? Может, ты так не думаешь, но я серьёзно способна отпустить ниндзю, живущую внутри меня, на свободу, чтобы надрать ему задницу.
Я пошатываюсь, ударяя Кингстона по руке, когда он пытается удержать меня.
— Я в порядке. Идти. Мне много чего нужно сказать, и больше никто не должен это слышать.
Ну, дерьмо. Опять слёзы, что ли?
— Я здесь, если понадоблюсь, — отвечает мне Натали. Она бросает на Кингстона хмурый взгляд, указывая указательным и средним пальцем сначала на свои глаза, а потом на Кингстона, пока медленно отступает.
— Я ненавижу тебя, — выпаливаю я, когда они уходят, и он смотрит на меня.
— Нет, не ненавидишь, — говорит он низким голосом в стиле: «Эхо, собери свои мозги вместе», подходя ближе. — Но тебе есть что сказать и спросить, и поскольку твои запреты сейчас спали, ты, наконец, готова поговорить. Так что давай. Я более чем готов это услышать.
Я не знаю, с чего начать — мерзкий сгусток из боли, гнева и смятения, рикошетит внутри моей головы. Поэтому я открываю рот и жду, когда первый вопрос сорвётся с языка.
— Ты устроил вечеринку или что-то в этом роде, и попортил имущество моей семьи? — слова слетают с рыданием, но мне удаётся посмотреть прямо ему в глаза.
— Ты думаешь, я это сделал?
— Ответ вопросом на вопрос — признак вины.
— Или интеллекта, — спорит он.
— Уф, — стону я, расстроенно. — Прекрати. Ты сделал это или нет?
Он поднимает брови, безмолвно указывая мне на тот же встречный вопрос,
что и раньше.— Хорошо. Нет, — я отвечаю вместе него. — Я никогда не верила в это, ни на секунду. Так почему ты просто не сказал моему отцу, что это был не ты?
— Сказал, позже. Но в ту ночь всё, что имело значение, была ты. Ему нужно было сосредоточиться на твоём благополучии, а не на моих объяснениях.
— Поч…
Я проглатываю свой шёпот, а затем повторяю попытку с обретённой силой.
— Почему ты был с Саванной? Весь день ты игнорировал мои звонки и сообщения, а затем трубку подняла она. Почему она, Кингстон? Я смирилась с тем, что ты трахнул каждую девушку в городе, и до сих пор не перестаю быть твоим другом. Но Саванна? Почему? — я снова кричу, ударяя кулаком по его груди.
Он хватает меня за запястье и делает ко мне шаг, прижимая меня спиной к стене.
— Ты уже больше чувствуешь себя собой? Голова прояснилась?
— Что? Не меняй тему. Отвечай на вопрос!
— Я пока не уверен, что ты действительно слышишь мои слова и позволяешь им проникнуть в себя, — объясняет он. — Я хочу убедиться, что ты поймёшь всё, о чём мы говорим, раз и навсегда. Теперь твой мозг готов к этому разговору?
— Да, больше, чем когда-либо.
И я верю, что это так. Наконец я могу осознать свои тревоги и позволить ему объяснить. Независимо от его рассуждений, мне пора услышать всю правду... от него.
— Когда мы обсуждали «Coldplay», ты выбрала «Fix You», как их лучшую песню. Что выбрал я?
— «Paradise», — отвечаю я без колебаний.
— Прелестно. Ты в порядке, вот и поговорим, — он так и не отступает, наши взгляды всё ещё не отпускают друг друга. — Эхо, ты действительно считаешь, что я спал с Саванной?
Я пожимаю плечами, и Кингстон хмурится, кладя мою руку, за которую он держит меня, мне на сердце.
— Здесь, ты, правда, думаешь, что я это сделал?
— Тогда почему она была с тобой, ответила на твой телефон и повесила трубку, когда я позвонила?
— Нет, сначала ты ответь мне.
Я отворачиваюсь, чувствуя стыд.
— Думаю, нет... не совсем... но...
— Правильно думаешь, — он обхватывает ладонью мою щёку, заставляя меня смотреть на него. — Я не прикасался к Саванне. На самом деле, давай проясним другое заблуждение, которое ты упомянула. Посмотри мне в глаза, Эхо, — требует он тяжёлым рыком, что поднимается из глубины его груди.
Когда я снова встречаю его резкий и целеустремленный взгляд, он продолжает:
— Во время моего пребывания в Келли-Спрингс я не трахнул ни одну девушку. Ни одну.
— О, пожалуйста, — фыркаю я. — И кто из нас теперь паршивый лгун?
— Ни. Одну, — повторяет он, рыча. — И я никогда не лгал тебе, ни тогда, ни сейчас. Эхо, единственный человек, которого я хотел, это ты, — продолжает он. — Но ты была несовершеннолетней, и я жил в доме твоих родителей. Они хорошо ко мне отнеслись, поэтому я должен был уважать это и тебя. Меня чертовски убивало, что я не мог прикоснуться к тебе, не мог пробраться ночью в твою комнату и провести руками по твоему телу, но я старался стать достойным тебя человеком, когда настало бы время. И это время сейчас. Скажи мне, любовь моя... ты находишь меня достойным?