Сельва умеет ждать

А дгаангуаби и огромный Н'харо ничего не сказали.

Только переглянулись.

И Квакка понял: немой или нет, он пропал.

Могут ошибаться хмурые, чем-то рассерженные бородачи. Могут обмануться и воины нгуаби, даже такие славные, как силач Мгамба и М'куто-Следопыт. Но смешно даже думать, что кто-то сумеет ввести в заблуждение Пришедшего-со-Звездой или беспощадного Убийцу Леопардов, за особую ярость в бою прозванного Сержантом…

Они знают про него все.

Но ведь тогда они должны знать и то, что маленький Лягушонок ни в чем не виноват. Он просто не хотел всю жизнь рыбарить на болотах. Он уже был Ква-Икринкой и ходил с удочкой, потом Кваком-Головастиком — и бил двузубой острогой донных усачей. А скоро Квакка-Лягушонок, умеющий ставить перемет, выучится таскать сеть, станет Юрким Лягухом – на веки вечные, до самой смерти, и не бывать ему ни Бакланом, ни даже Селезнем, а уж тем более не носить гордого имени, придуманного некогда бабушкой и сладко звучащего в снах: Громокипящий Кергуду.

Не может быть, чтобы это было правильно.

Вот почему, когда Брекка, старший брат, сказал отцу, что уходит в Дгахойемаро, где станет воином самого дгеббемвами, который раньше звался Дгобози, а нынче взял имя Ккепе Лю т'Та, Багряный Вихрь, печень Лягушонка дрогнула. Пусть он младше Брекки на три с половиной весны, но ничем не хуже! И взрослые двали, пришедшие из самого Дгахойемаро собирать ватажку болотников, осадили друзей Брекки, поднявших было на смех малыша Квакку: для храброго нет запретов, сказали они, пусть идет с нами; если он докажет, что готов отвергать ложные табу, как положено истинному дгеббе, Багряный Вихрь примет его в воины наравне со старшими.

И он вел себя храбро, достойно, как подобает воину. Он один одолел двух вражеских стражей, и не беда, что не силой, а хитростью: хитрость на тропе войны – не подлость, а доблесть! А женщин он совсем не трогал, и даже когда старшие в награду за доблесть дали ему нож, он крепко-крепко зажмурил глаза и ударил только тогда, когда Брекка начал дразниться! И потом, он никак не мог убить ту старуху… как же можно убить с закрытыми глазами?.. но все равно, когда в лицо плеснуло теплым, брат сразу перестал насмехаться, хотя Лягушонка вырвало прямо Брекке под ноги…

Теперь Квакка не рыбарь, а воин, ничем не хуже Убийцы Леопардов, только гораздо меньше, иначе большие двали из Дгахойемаро не наградили бы его красивым ожерельем, которому наверняка обрадуется бабушка!

За что же убивать малыша Квакку, который ни в чем не виноват?!

Пусть отвечают старшие. Ведь это они сманили Лягушонка из дому и подослали его к стражам, и ножик ему дали тоже они. А потом еще и бросили. Одного. В лесу. Маленького, беззащитного. Нельзя так делать! Запрещено оставлять в беде товарища; великое, непростимое дгеббузи…

Жесткие пальцы Н'харо сжались, словно челюсти зеленого крокке.

Лягушонок жалобно вспискнул.

Убийца Леопардов – колдун! Он читает его мысли. Нет, уже прочел и сейчас, прямо на ходу, придумывает страшные пытки!

– Шью шьякки, – вполголоса выругался сержант.

Он совсем не хотел причинять мальчугану боль; бедолаге и так здорово досталось. Тонкий сучок, впившись в подошву, на миг заставил забыть, как нежно и хрупко детское тело…

– Дду ддаге? [39]

39

Очень больно? (дгаа)

Молчит. Все время молчит. Немудрено. То, что видел он, способно ослепить разум даже взрослому и опытному, даже последним охотникам за головами, которые еще живы, но, к счастью, слишком дряхлы, чтобы, оторвав морщинистые зады, выходить в сельву. Скорее бы Кхарьяйри! Там лекари, жрецы, они помогут, подлечат… но все равно никогда уже не забыть мальчонке эту ночь…

Да что мальчонка! Сам Н'харо, повидавший многое, с трудом сумел сохранить подобие невозмутимости, глядя на останки Лесных Сестер и тех несчастных, что на беду свою именно в этот недобрый час оказались в Обители. Как Ваарг-Таанга, Владычица Мрака, допустила такое? Она ведь тоже женщина! Какой носитель иолда мог решиться на то, за что ответит и сам, и семью семь поколений его ни в чем не повинных потомков?!

Слава Творцу, среди мертвых не оказалось Вождя. Но кощунство не стало от этого меньшим. Ночные нелюди никак не могли знать, что Гдламини там. Стало быть, их целью была не Вождь, а Обитель.

Непостижимо. Лесные Сестры священны и неприкосновенны. Их знания, их искусные руки нужны всем. И горным дгаа, и межземным, и пахарям нгандва с равнин, и синим людям будуи, обитателям жгучих песков, которых вообще-то нет, потому что человек не может быть синим, но, с другой стороны, на все воля Тха-Онгуа… Даже пришельцы-мохнорылые, по слухам, устроенные не совсем так, как прочие, приходили сюда, оказавшись в беде. И никто не ушел без помощи. Любое женское горе умели прогнать Лесные Сестры; бесплодные чрева тут становились плодоносящими, трещины в семейных очагах зарастали. Как? Это тайна женщин. Из носящих иолд путь в Обитель открыт лишь малышам, да и то не всем. Н'харо мать приносила сюда, когда будущий Убийца Леопардов – трудно в такое поверить! – прозывался Глистенком, и отец брюзжал днем и ночью, упрекая жену, принесшую в дом не умеющего ни жить, ни умереть заморыша…

А теперь он бежит по тропе и спиной чувствует ужас урюков, несущих тяжелые носилки с телом Главной Сестры. Она была родом из Кхарьяйри, и вот она возвращается домой. Других Сестер заберут в другие поселки, и сородичи, оплакав, проводят их на Темную Тропу.

Мозолистые ступни четко и ровно бьют мягкую тропу.

Дыхание размеренно. Мысли сбивчивы.

Это уже не война. В сельву пришло что-то иное, чему нет названия.

Большой Чужак, конечно, пришел незваным и принес с собой немало крови и горя. Но и воюя, и сейчас, уходя, он соблюдал законы боевой тропы. Такого врага можно и нужно ненавидеть, но его глупо не уважать. С таким не стыдно и примириться, если условия мира приемлемы. Дгеббе – не враги с равнины. Они хуже любого врага. Отказавшись от дгаадгеббузи, дедовских запретов, они перестали быть людьми дгаа. Насилуя женщин, убивая детей, дергая за бороды стариков, они утратили право называться людьми.

Впрочем, кто сказал, что их вожак, называющий себя дгеббемвами, Вождем дгеббе, – человек?

Дгобози, потомка Красного Ветра, с которым дружил парень Н'харо, не стало в тот миг, когда Д'митри-тхаонги, не захотев омрачать собственную свадьбу кровью, подарил сопернику жизнь. Все тогда ликовали, славя нгуаби, и он, Убийца Леопардов, радовался вместе со всеми, и молчали мудрые жрецы – даже сам дгаанга, и Творец Тха-Онгуа не бросил с Выси огненное копье, чтобы напомнить глупцам: мертвец должен быть погребен! Если над покойником не исполнены должные обряды, его душа будет снова и снова возвращаться с Темной Тропы, тревожа оставшихся на Тверди. Это очень скверно. Но на то и жрец, чтобы вымолить у обиженного прощение и уговорить его уйти…

А как быть с опустевшей людской оболочкой, в которой умерла душа?

Истребить.

Эта нелюдь, именующая себя Багряным Вихрем, а сородичами названная Проклятым, хуже любой заразы. Ее надо выжигать, как селения, пораженные Лишайей. Вырубать под корень, как деревья, больные червивым трухом. Пока хворь не окрепла и не уничтожила всю сельву.

А хворь крепнет. Неполную луну назад тамтамы разносили над лесом вести о кражах, грабежах, драках и поджогах. Половину луны тому дгеббе уже насиловали. Теперь они убивают. И чем строже и древнее запрет, чем грязнее и страшнее преступление, тем с большим удовольствием они его совершают…

Но и это еще не все.

Нелюдь в облике Дгобози убивает будущее народа дгаа.

Дгеббе, с которыми до сих пор доводилось сталкиваться воинам нгуаби, были молоды, но двали среди них не было. Взрослые, они осознанно сделали выбор, зная, что потеряют и что приобретут. Но сегодня в Обители Н'харо видел обгоревшие тела мальчишек ненамного старше несчастного сосунка, хнычущего у него на закорках. Их, конечно, привел кто-то повзрослее. Сами двали не справились бы с охраной Вождя: шесть урюков есть шесть урюков. И Лесные Сестры – женщины сильные, мальцам-неумехам они бы просто уши оборвали. Да и какие мальчишки додумаются до такого без подсказки?