Сельва умеет ждать

Нгуаби поморщился.

– Успокойся. Война идет, уж это-то Вождь могла бы понять?

– Я понимаю, что мой отец, великий воитель Дъямбъ'я г'ге Нхузи, зачал меня в перерыве между боями! Потому что он любил мою мать! Потому что видел в ней не стряпуху и не служанку, а жену. И хотел от нее детей!

Началось!

– Да подожди ты с детьми…

– Подождать? – взвилась Гдлами. – До старости? До Темной Тропы? Люди шепчутся: Пришедшему-со-Звездой нежеланна мвамби людей дгаа. А может, кто-то из них пуст, потому что прогневал Творца? Тогда – кто?

– Малыш, – он честно пытался сдерживаться, – ты же знаешь, что это все глупости…

Но обвал было уже не остановить.

– Глупость не это! – дребезжащим сопрано сообщила дгеббемвами, усыхая лицом. – Глупость то, что я в самом деле дура. Была бы умная, уже давно бы действительно завела любовника!

– И что он будет делать? – невинным голосом осведомился нгуаби, словно невзначай касаясь рукояти ттая. – В смысле, без иолда?

Некоторое время дгеббемвами думала.

– Вот. В этом ты весь, – сказала она наконец. – Гаввава на сене. А у самого-то есть другая женщина!

– Какая женщина?!!

– Такая! – восторжествовала Гдламини. – Все говорят!

– Кто – все? Я все время с Н'харо!

– Значит, у тебя что-то с Н'харо!!! – взвизгнула Вождь и умолкла, хлопая глазами не менее ошалело, чем Дмитрий.

А спустя несколько восхитительно тихих мгновений в хижину всунул голову Убийца Леопардов.

– Н'харо звали? Н'харо здесь!

– М-м-м? – сказал нгуаби.

– М-м-м… – сказала мвами.

– М-м-м! – понял сержант.

И понял правильно. Ибо исчез тут же.

– Д'митри… – Гдлами перебралась поближе, села напротив, глядя глаза в глаза. – Давай поговорим спокойно. Я больше так не могу. Понимаешь? Ты очень занят. Но ты – мужчина. А я-то – женщина… – Вождь помолчала, кусая губу. – У нас нет детей, и это плохо. Это очень плохо, муж мой.

– Это плохо, Гдлашик, – так же тихо ответил Дмитрий. – Но я же сто раз говорил тебе: когда мы улетим в Высь, все будет в порядке.

Гдламини зябко обхватила себя за плечи.

– Ты не понимаешь, тхаонги. Когда девушка дгаа выходит замуж, она не летает за ребенком ни в какую Высь. Тха-Онгуа посылает ей дитя пусть не в первую ночь, но в первый год – точно. Постарайся понять, муж мой: если Творец медлит послать женщине дитя, значит, она проклята. Или проклят ее супруг. А мы с тобой – не просто мужчина и женщина. Проклятие, павшее на кого-то из нас, означает, что проклят весь народ дгаа. До тебя не доходят такие разговоры, ты все время с урюками, а для урюков ты равен Творцу. Но я-то слышу, и мне нечего возразить… А тебе?

Дмитрий молчал, глядя в плошку с остывающей похлебкой.

– Не думай ничего плохого, тхаонги, – продолжала Вождь, аккуратно подбирая слова. – Я полюбила тебя сразу. Люблю и сейчас. Я – твоя Гдлами. Но с твоим появлением многое изменилось не только в моей жизни. В жизни всех дгаа тоже. Я не думаю, что виноват ты. Быть может, вина на мне. Ведь я должна была стать женой Дгобози, – она произнесла умершее имя с видимым усилием. – Он единственный потомок Красного Ветра по мужской линии. Мы росли вместе. И поверь мне, муж мой, если бы не ты, он был бы неплохим вождем воинов и очень хорошим супругом…

Дмитрий по-прежнему молчал. Но, видимо, что-то дрогнуло в его лице, потому что Гдламини заторопилась:

– Нет-нет, это не укор! Просто я знаю: он очень сильно любил меня. Из-за меня он потерял имя и стал Проклятым.

– Тебе жаль его? – глухо спросил Дмитрий.

– Проклятого – нет, – откликнулась Гдламини. – Дгобози – да. Ты был жесток, когда не убил его в день нашей свадьбы.

– Так, может, еще не поздно все изменить? – сказал он и тотчас понял: не стоило этого говорить. Но вместо яростного огня в темных глазах Вождя блеснули слезы.

– Не говори так, Д'митри. Я не хочу этого. Просто мне очень страшно. Иногда мне кажется, что я проклята вместе с ним.

Она испуганно вскинула ресницы, словно опасаясь новых злых слов, но на сей раз Дмитрий воздержался от комментариев.

– Мне нужно в Обитель, – сказала она непреклонно. – Там Лесные Сестры. Там Мудрая. Они знают все. – Вождь чуть склонила голову. – Сейчас война. Без разрешения дгаангуаби даже я не могу покинуть войско. Ты отпустишь меня, муж мой?..

…Двойным шагом бегут воины по двое в ряд.

Выдох-вдох. Выдох-вдох.

Еще не близко, но все ближе Кхарьяйри.

Зачем он ее отпустил?

За-чем?

За-чем?

Мог ведь не отпускать. Но это была бы амамба.

А опасности не было. Никакой.

Про Обитель он слышал достаточно, чтобы понять: это нечто среднее между женским монастырем и престижным гинекологическим центром. С приличным уровнем обслуживания, хоть и не без мистики. Впрочем, прожив на Валькирии год, лейтенант Коршанский знал: здешняя магия – далеко не сеансы с разоблачением в исполнении маэстро Мамюса с Татуанги. К тому же нужное всем и чтимое всеми заведение было защищено наистрашнейшими табу, ибо даже полнейшим отморозкам свойственно размножаться, а в безопасности пути сомнений не было: волей Творца Обитель оказалась почти в центре Особого Района, врагов нет на много миль вокруг, шатуна же мвинью или ватажку лесных зараззи шестерка отборных урюков вмажет в тропу походя, даже не заметив, над кучкой чего проплыли легкие носилки Вождя.

К тому же задолго до рассвета, намного раньше Вождя, в Обитель отправился Мтунглу.

Ах, как гордился Дмитрий этой идеей!

Гдлами еще всхлипывала, уткнувшись лицом в его плечо, а он, гладя пушистые волосы жены и бормоча что-то убаюкивающее, уже знал, как ее успокоить на много дней вперед, до самого отбытия в Большой Мир.

Для этого нужно одно – поговорить с Мудрой до жены.

Великую Лесную Сестру нельзя ни обмануть, ни запугать, ни задобрить. Она говорит только правду. Заглянув в Дмитрия, она узнает: невозможное на Тверди исполнимо в Выси. А от нее это станет известно Гдлами.

И хотя нгуаби – ох уж эти бесконечные табу! – в военное время лишен возможности покидать поселок иначе, как во главе войска, у него, к счастью, есть Тень. На коже Мтунглу уже совсем мало бляшек, но пока не отпали последние, он связан с Дмитрием незримой нитью; смотря в его глаза, Мудрая сможет заглянуть в душу Пришедшего-со-Звездой…

Как все было здорово просчитано!

И как навернулось…

Рассыпая дробный стук в темной синеве, далеко позади загрохотали тамтамы. И тотчас по левую руку Дмитрия возник ефрейтор.

– Сегодня они были в Ганго, нгуаби. – Мгамба переводил с языка барабанов, едва ли не опережая стук. – Убили пятерых женщин, отпустивших сыновей к тебе. И ребенка. Просто так. И были в Окуэрре. Убили трех женщин. И старика со шрамом. – Мгамба запнулся, смуглые щеки посерели. – Этот старик был моим прадедом, нгуаби. Он убил мвамвинью голыми руками. С тех пор минуло семь десятков весен. – Мгамба прислушался. – Вчера они были в Гарру, в Дгаатати, в Омбийамби. И в Кири-Кири. Про Обитель знает уже вся сельва. Но о Вожде тамтамы молчат.