Съём без правил

— Ты в курсе, что со взрослыми дядями так не разговаривают?

Смотрю на широкую спину журналистки впереди, чтобы не смотреть на Марину. Глупость какая-то получается. Она мне гадости говорит, а я испытываю к ней вполне конкретное мужское желание.

— Гулящего кабеля вроде тебя, Константин, исправит только могила. А коллекция будет расти, — она наигранно улыбается, а затем хмурится, вчитываясь в написанный в тетради текст. — Блин, не могу разобрать слово.

— Я никогда не злюсь, но тебе, Марина, удается регулярно выводить меня из себя. Ее дерзость лишает меня самообладания, а такими навыками мало кто может похвастаться в моем окружении. Меня в редакции удавом прозвали, за то, что я никогда не кричу, не психую и слюни на ветер не пускаю, а сразу убиваю молча, одним броском. Я могу спорить, но орать и рвать волосы — никогда.

Но вот Марине удается всколыхнуть внутри меня нечто редкое. Причем говорит она правду и очевидные вещи, а я уже кипячусь.

А еще мне все время хочется ее трогать. Даже во время наших рейдов по соблазнению Людочки, есть желание гладить Марину. Руки сами тянутся к талии, бедрам, ягодицам.

— Я пришла тебе сказать, что наш договор пора расторгать.

Говорит она это не в первый раз, но сейчас, когда я рассматриваю милую родинку над ее губой, это выводит особенно сильно. По какой-то непонятной причине, я не хочу с ней расставаться. Обычно женщины реагируют на меня одинаково: в глазах щенячий восторг, на губах улыбка, на щеках нежный румянец. С Мариной же никогда не знаешь, чего ждать. Вроде и интерес в глазах есть, а потом она рот откроет и как отрезало. Как будто она гибкий трос для прочистки труб, который крутится в руках и никак не хочет выпрямляться. Бесит невероятно.

— Это еще почему? — с ней мой голос часто звучит грубее, чем мне хотелось бы.

— Потому что мне наскучила твоя компания, Константин. Почему именно сюда? — осматривается, получая камерой по голове. — Здесь даже разговаривать невозможно. Да какой разговаривать? — наклоняется, вжимая голову в плечи. — Тут сидеть негде.

Я прищуриваюсь, концентрируя свое внимание на этой маленькой родинке над верхней губой. Марина не ведется на меня и это утомляет. Даже Людочка смотрит с вожделением, но только не Марина. Как любой чемпион в своем деле, я заметно нервничаю по этому поводу.

— Сказал здесь, значит здесь. Потому что на этой неделе у меня две командировки, журналистское расследование и кучу всего, что нуждается в редактуре.

Марина ищет в рюкзаке телефон. Звук мелодии услышать в таком шуме почти нереально. Поэтому, я узнаю, что ей кто-то звонит, только когда Марина достаёт аппарат со светящимся экраном.

— Да, мамочка, успокойся, пожалуйста. С ним все будет хорошо. Я знаю, знаю. Это ужасно. Я не бесчувственная, — трет она переносицу, — просто стараюсь отвлечься.

Она отворачивается, чтобы я не слышал ее разговор, но я сижу слишком близко. Опять у нее что-то произошло. Мне хочется узнать, что именно. И не для праздного любопытства. Я действительно переживаю и хотел бы помочь официанточке. Сам не знаю, откуда взялось это зудящее в ладонях желание помочь ей. Она кладет трубку и продолжает писать.

— Так о чем ты хотел поговорить? — голос звучит совсем иначе.

Игривости нет, одна тревога и обеспокоенность. И когда я только стал таким чувствительным и проницательным? Совсем раскис.

Бери себя в руки, слабак, и вспоминай три своих главных правила: не спать в постели жертвы, добиться серии удачных пенальти и забрать трофей. Все. Никаких свиданий и уж тем более позорной дружбы между мальчиком и девочкой. Плевать тебе на ее проблемы. Твоя. Цель. Людочка. Потапенко.

Мой взгляд становится привычно наглым. Осматриваю Марину с ног до головы и отвечаю на ее вопрос, ухмыльнувшись.

— Мы должны избавиться от Марса. Это наш единственный выход.

Глава 18

Марина

Горячие струи ополаскивают мое тело. Я закрываю глаза, делаю напор сильнее, чтобы только не слышать завывания матери в соседней комнате. Сейчас я отчетливо понимаю, что никогда не была счастлива. То мамины гипертонические кризы с вызовом «скорой» посреди ночи. То папина любовница, к которой он, к слову, так и не ушел. Вечная нехватка денег и какие-то мелкие бытовые проблемы, которые в моей семье решались только криком. В школе, когда классная узнала, что мои родители разводятся, она очень удивилась. Я не плакала, не рычала и не зажималась в угол, как делают остальные дети, узнав, что родители расходятся. Я вела себя как обычно, стараясь, как можно больше отвлечься. Думать о боли, причинённой мне самыми близкими родственниками, я не хотела. Позже, посещая психологический кружок, я узнала, что реакция на стресс бывает разной. И вот у меня такая.

Иногда тоска берет свое, но в основном я улыбаюсь и смеюсь. Пусть здесь и сейчас будет хорошо, а дома плохо.

Хотя просвет был, когда я поступила на бесплатное в университет. На мгновение мне показалась, что я счастлива.

Отец и мать, несмотря на развод, продолжили по инерции жить вместе. Стали помогать друг другу, заботиться как-то иначе, глубже что ли. Когда матери становилось плохо, именно отец вызывал «скорую» и переживал, ожидая врачей у двери с трясущимися руками. Наверное, появилась другая любовь, в которой нет места похоти и бешеной страсти, та, что с физическим никак не связана. А может быть, он что-то переосмыслил, получив урок от молодой и резвой девицы моего возраста. Тогда, в школе, было больно, сейчас отпустило.

— Доча, мне кое-что простирнуть нужно, ты скоро? — стучится он в ванную.

— Да, уже выхожу.

Мама снова плачет, хотя и сделала телевизор громче. Обстановка в доме угнетает. Кажется, смех никогда не вернется в эту квартиру. Мы оказались не готовы к тому, что случилось пять месяцев назад.

Миша Козлов — мамин сын от первого брака. Он провел в СИЗО уже пять месяцев. Все это время следователи пытались доказать, что мой сводный брат с особой жестокостью убил свою жену и восьмилетнюю дочь. Сперва он потерял самых близких людей, пережил несравнимую ни с чем трагедию, а потом его же обвинили в их убийстве. Следователь смотрел на него с отвращением и говорил: «Я знаю, что их убил именно ты. И докажу это».

Как же больно об этом вспоминать. Захожу на кухню и достаю пачку чая каркадэ. Мама любит его. Но я уверена, что пить она его не станет. И все равно беру ложку и насыпаю высушенные и особо обработанные листья в заварочный чайник.

До мая этого года у моего сводного тридцатилетнего брата было все, о чем можно только мечтать: прибыльный бизнес по продаже и ремонту складской техники, любимая жена, дочь, пентхаус в центре города. В этой трехуровневой квартире в ночь с тринадцатого на четырнадцатое мая и произошел кошмар, в котором потом обвинили главу семейства.

Миша вернулся тогда домой в четыре утра после посиделок с друзьями. Дверь в квартиру была заперта изнутри на щеколду. Он подумал, что жена просто забыла открыть задвижку. Начал звонить ей. Позже следствие установит: за те полчаса, что он стоял перед дверью, он набрал номер мобильного жены пятнадцать раз. Решил, что супруга на него обиделась, и пошел спать в машину.

С той жуткой истории прошло уже пять месяцев, а моя мать все еще не может перестать плакать. Кто-то не только засадил ее безвинного сына в тюрьму. Он забрал ее любимую и пока единственную внучку.