Семь чудес

Маркус присоединился к остальным в ужасной работе по перетаскиванию мертвых тел.

* * *

Несмотря на то, что мы рассказали ему все, что знали, Менений не позволил нам с Антипатром уехать, пока не состоится дознание. Возница отказался больше оставаться и рано утром следующего дня отправился домой в Олимпию со своей повозкой.

Трудно было найти более скучное место, где можно было бы застрять. Целого дня изучения руин Коринфа мне вполне хватило. Сам по себе Лехей мало что мог предложить, кроме таверны, в которую я уже не мог войти, не испытывая тошноты. Пыльные, скудно набитые лавки, сгрудившиеся вокруг гарнизона, ничем меня не соблазнили; как и бордель на набережной, судя по изможденным женщинам, которые приходили и уходили через черный ход.

С другой стороны, казалось, что дознание будет проведено в ближайшее время. Дела у Исмены, служанки таверны, шли не очень хорошо. При обыске в ее маленькой хижине были обнаружены предметы, используемые в колдовстве, — те же лампы, курильницы для благовоний и пустые свинцовые таблички, которые мы с Антипатром обнаружили в логове ведьмы на Сизифовом склоне, а также небольшие свинцовые ящики с деревянными куклами, которые, согласно Антипатру, также можно было использовать для заклинаний. Очевидно, Исмена была ведьмой и, вероятно, написала табличку с проклятиями, обнаруженную в таверне, но ее нигде не было. Солдаты обыскали каждый дом в окрестностях и допросили всех местных жителей. Исмена как в воздухе растворилась.

По словам Гнея, все местные жители были согласны с тем, что римлян убило колдовство. При отсутствии доказательств обратного казалось, что командующий тоже был готов согласиться с этой идеей.

— Неужели вы действительно верите, что все эти люди были убиты проклятием? — спросил я Антипатра. Мы сидели в тени смоковницы у корчмы, терпеливо выдерживая дневной зной вместе с собаками, лежащими в пыли неподалеку.

— Ты сам читал табличку, Гордиан. Она призывала силы необходимости и судьбы, а также этой египтянки Уфера, кем бы она ни была, вскрыть им глотки. Не так ли это и произошло, посреди ночи, без сопротивления со стороны пострадавших и так тихо, что ни тебя, ни меня ничего не разбудило? Для меня это звучит как колдовство. — Антипатр вздрогнул. — Что это у тебя в руке?

Я рассеянно вытащил маленькую фигурку Геракла, взятую у Маркуса, и тер ее пальцами. Скрывать ее уже было бессмысленно, поэтому я объяснил Антипатру, как она у меня оказалась.

— Я посчитал, что должен отдать ее их командиру, чтобы он вернул в собственность Туллия, но получается как-то неловко. Если я скажу ему, что ее взял Маркус, его наверняка выпорют, а то и похуже. Но если я скрою от командира правду, он может подумать, что я сам украл ее. А, если я скажу, что просто нашел ее, как мне объяснить, что я знаю, о ее принадлежности Туллию?

— Ты уверен, что она принадлежит ему?

— Она была в его кошельке.

— Дай мне взглянуть поближе. — Антипатр стал рассматривать фигурку под пятном солнечного света. — Эта вещица коринфская. Мастера по бронзе славились здесь изготовлением подобных миниатюр. Видишь пятнистую поверхность, темно-красную и зеленую? Это особая патина, которую они разработали, которой нет ни в одном другом бронзовом изделии. А вот это клеймо внизу - это знак одной из самых известных коринфских мастерских.

— Туллий был таким хвастуном, что, наверное, показывал свой коринфский талисман на удачу всем друзьям.

Антипатр нахмурился: — Знаешь, что я думаю? Туллий вряд ли привез ее с собой из Рима. Я думаю, он нашел ее среди руин на днях и украл.

— Я не уверен, что «украл», подходящее слово. В конце концов, если бы он нашел ее, это звучало бы честнее…

— Он не имел права забирать ее. По указу римского сената запрещается что-либо строить в определенном радиусе от руин Коринфа. Вывозить тоже ничего нельзя. Ни ввозить, ни вывозить! , Здесь запрещена любая торговля, в том числе и охота за сокровищами. Конечно, предполагается, что сокровищ не осталось, что все ценное давно разграблено или уничтожено. Но, может быть, под всей этой грязью и щебнем все еще могут оставаться какие-нибудь поделки, вроде этой фигурки. И это сделало бы этот предмет довольно редким. Возможно, он стоил бы годового жалованья легионера.

— Такая мелочь? Вы шутите!

Антипатр оглядел улицу: — Возможно, я преувеличиваю. Тем не менее, я бы спрятал ее на твоем месте. И я бы не спускала глаз с Маркуса. Я не отказался бы увидеть, как этот парень ударил бы тебя по голове и отобрал скульптурку.

Днем стало еще жарче. Антипатр крепко заснул. Я поймал себя на том, что смотрю на скалистый лик Акрокоринфа вдалеке и почувствовал внезапный порыв вернуться туда. Мы потеряли возничего, но без Антипатра, который меня тормозил, я решил, что вполне способен сам сходить пешком туда и обратно. Я поднялся на ноги и направился к выходу, отгоняя собак, чтобы они не преследовали меня.

Солнечный свет ослеплял. Волны жары поднимались со склонов холмов, покрытых сухой ломкой травой. Я быстро почувствовал жажду и понял, что должен был взять с собой немного воды.

После того, как я достиг линии разрушенных городских стен и двинулся дальше. Я нашел место, где мы столкнулись с Туллием и его спутниками, и оттуда попытался определить, где я видел их в последний раз, когда смотрел вниз с вершины Акрокоринфа. От жары и жажды у меня закружилась голова. Груды щебня все выглядели одинаково. Я стал растерянным и сбитым с толку. Краем глаза я иногда видел призрачные движения, и малейший звук, шорох ящерицы или крик птицы, пугал меня. Я думал о матери, которая убила свою дочь, а затем и о себя, и обо всех других бесчисленных жертвах, которые пострадали и умерли здесь. Я чувствовал, как призраки Коринфа наблюдают за мной, и шептал слова молитвы, чтобы успокоить мертвых, прося прощения за свое прегрешение.

Наконец я наткнулся на место, которое недавно было нарушено. Опрокинутые валуны обнажили следы червей внизу, а комья земли кое-где были выкопаны. Какой-то импульс заставил меня сдвинуть ближайший камень, и за ним я обнаружил узкую щель, достаточно широкую, чтобы можно было просунуть туда руку.

Мысль о том, что в такой трещине может оказаться змея, или паук, или что-то еще более ужасное, заставила меня задуматься. Я сделал глубокий вдох, затем потянулся в темную дыру.

Мои пальцы коснулись чего-то холодного и чешуйчатого, и я услышал звенящий звук. Я отдернул руку, а затем промелькнуло осознание. Я снова потянулся внутрь и почувствовал, как моя рука погрузилась в кусочки гладкого холодного металла. Я зажал один из кружочков между указательным и большим пальцами и вытащил ее.

Серебро потускнело почти до черноты, но изображения были так хорошо отлиты, что я мог легко различить Беллерофонта верхом на его крылатом коне Пегасе. На реверсе было изображение чудовищной Химеры, убитой коринфским героем. Монета была довольно толстой и тяжелой в моей руке.

Я настолько погрузился в изучение изображений, что не услышал приближения всадника на лошади. Когда их тень упала на меня, я испуганно поднял глаза. Солнце образовало ослепительный ореол вокруг блестящей каски солдата.

— Красиво, не так ли? — сказал Маркус. — Монета, я имею в виду. Забавно, как некоторые предметы прекрасны, потому что они единственные в своем роде, как и та фигурка Геракла, которую ты забрал у меня. Но монеты становятся красивее, чем их больше. И их великое множество в том маленьком тайнике, который ты обнаружил. Мне потребовались месяцы, чтобы выкопать эти монеты вместе со всеми другими сокровищами, которые я нашел среди руин.

— Сокровища? — переспросил я. У меня пересохло во рту.