Семь цветов страсти
Шрифт:
Дикси вновь совершила экскурсию теперь уже по своим владениям, не в состоянии проникнуться чувством собственности, о котором постоянно напоминали гости. Рут долго ахала возле картин, а Чак придирчиво разглядывал рыцарские латы, показавшиеся ему «мелковатыми», но никто не заметил клавесина, приласканного Майклом. Прошли мимо, а он так и остался в безмолвной ненужности — неуклюжий ящик, набитый струнами.
Поскольку Рут планировала на следующий день возвратиться домой, было решено устроить грандиозную вечернюю трапезу при свечах, для которой компания придирчиво выбирала комнату. Столовая показалась слишком большой и пыльной, «лаковая комната» — чересчур мрачной, музыкальная — чопорной. После долгих копаний они остановили выбор на кабинете — здесь тоже имелся
— Да, безумная роскошь! — вздыхала Рут, рассматривая поистине музейную экспозицию.
А чем-то озабоченный Чак вообще исчез, и вдруг из глубины покоев раздались его восторженные вопли:
— Скорей, скорей на помощь, красотки!
Чак был обнаружен в парадной спальне возлежащим поперек огромного ложа в клубах побеспокоенной им вековой пыли.
— Фу! — схватилась за нос Рут. — Это же страшный аллерген! Нельзя пригласить горничных навести здесь порядок?! — предложила она таким тоном, будто всю жизнь отдавала приказания прислуге.
— Я просто пытался задернуть полог, — объяснял в паузах между чиханиями сраженный аллергеном кавалер. — А как тут насчет удобств?
— Да, Дикси, шоферу не мешало бы хорошенько вымыться. В замке найдется горячая вода? — ухмыльнулась Рут, окидывая Чака с ног до головы значительным взглядом.
С помощью дворецкого ванная нашлась, причем шикарная и в безупречном состоянии, не считая отсутствия полотенец и парфюмерии. Но и они появились, доставленные в избытке расторопной девушкой.
— Меня зовут Труда, я была горничной баронессы Клавдии, — представилась она Дикси. — Мне необходимо знать, будут ли хозяйка и ее гости ночевать здесь и где приготовить спальни.
— Спасибо, Труда. Завтра я побеседую со всей прислугой, и мы решим кое-какие вопросы. А пока оставим все как есть. Будь добра, приготовь три спальни и немного прибери в кабинете. Мы собираемся там поужинать.
Горничная с испугом посмотрела на Дикси.
— Но… но ведь в кабинете нет специального стола… и кухарку уже отпустили…
— Не стоит беспокоиться. Я заскочила сюда проездом и не предупредила о визите. Еду мы привезли с собой, а маленький стол возле дивана нас вполне устроит.
Из ванной доносился шум воды и голос Чака, исполнявшего «Санта-Лючию».
— Эй, куколки, никто не хочет потереть мне спину?
Порадовавшись тому, что горничная вряд ли знает английский, Дикси заглянула к нему.
— Мы с Рут прогуляемся по саду, пока здесь все приберут. Присоединяйся, когда отмоешь бензин и приобретешь приличествующую для прогулки по историческим местам форму. — Она полила на взъерошенные волосы Чака шампунь и хотела уйти, но он поймал ее за руку.
— Больше всего в жизни боюсь, когда мыло попадает в глаза. Японская пытка! Но даже в таких обстоятельствах — обрати внимание, маркиза, — у меня абсолютно приличествующая форма, если ты рядом. И в исторических, и в прочих местах.
По мученическому лицу Чака стекала мыльная пена, придавая ему сходство с выколовшим глаза Эдипом, а из воды поднимался недремлющий «перископ». Дикси выдернула руку и быстро выскочила за дверь.
— Ждем тебя у реки, страдалец.
«Ай да Чакки — «неунывающий фаллос»! Он из породы тех героев, что предавались любимому делу под рушащимися стенами Помпеи, доставив радостные минуты грядущим археологам», — думала Дикси, сбегая по широкой лестнице к реке и пытаясь понять во время этой стремительной пробежки, что же происходит с ней самой. После «киносеанса» Сола, оставившего во рту и во всем теле привкус хинина, визит в Вальдбрунн казался ей все менее привлекательным. Радость ценного приобретения померкла, а перспектива сатурналии в декорациях рококо выглядела слишком рискованной. «И что бы этому старому хрычу не остановиться на эпизодах островной идиллии! К чему было демонстрировать кладбищенскую мелодраму с подтекстом шантажа? Возможно, я бы уже в самом деле терла спину Чаку, не вспоминая
о горничной, Рут и прочих правилах ледяного приличия… Что же происходит с тобой, Дикси?» Ответ озарил ее ослепительным всполохом, показав на мгновение всю картину целиком. Кажущееся, придуманное, желаемое и реальное заняли свои места, и стало ясно: да, все, что происходит и произойдет сегодня здесь, — всего лишь кино, сценарий которого Дикси, сама того не сознавая, сочинила заранее. Пикничок в поместье — дымовая завеса, скрывающая от ищеек «фирмы» нежную, уязвимую, душераздирающую правду — ее подлинное чувство к Майклу. Вакханалия с Чаком и Рут — пошленькая фальшивка с развратным душком, которую получат мерзкие вымогатели.Сладкое чувство мщения подхватило Дикси на легких крыльях. Она мчалась вниз по выщербленным, поросшим лопухами каменным ступеням, мимо невозмутимо-равнодушных статуй, беседок с колоннадами, обвитыми плющом, рядов лохматого кустарника, клумб, сохранивших воспоминания о затейливой фантазии садовника. Ступени, пролеты, вазоны — быстрей, быстрей, спасаясь от мучительных мыслей, жалящих, словно осы… Теперь она знала, что делать.
— Эй, за тобою гонится осиный рой? Прихвати-ка меня, красавица! — Рут со смехом присоединилась к Дикси, и, пролетев решетчатый тоннель, сплошь покрытый ковром вьющихся роз, они врезались в спускающийся к реке луг. Соломенные шляпки вспорхнули за спинами, подвязанные лентами, отброшены сумки — они кружились, взявшись за руки, проскальзывая взглядом карусельную панораму изогнутого берега, голубой водной глади, лесов, холмов, июльского бледного неба, уже наливающегося предзакатной желтизной… И рухнули в траву, переводя занявшийся от восторга дух…
— Как здорово, что я прихватила шляпки! Костюм значит так много — создает колорит, настроение, даже меняет что-то внутри… Я чувствую себя героиней Ватто — розовогрудой жеманницей, готовой отдаться козлоногому Фавну, — а ведь только от этой атласной ленточки! — часто дыша, сообщила Рут.
— А я уже начинаю ощущать ответственность хозяйки, подмечая разрушения. Превращаюсь в этакую мощную старушенцию с усиками, муштрующую по утрам прислугу и каждый вечер пересчитывающую фамильное серебро… Боюсь, дальновидная Клавдия свалила мне на плечи непосильный груз. В таком доме лучше быть гостьей… Постой, а может, вообще со стороны покойной это была воспитательная акция — превращение заблудшей овечки Дикси во владелицу исторического объекта?
— Перестань! С твоим теперешним капиталом всегда можно на кого-нибудь перевалить ответственность, пользуясь только «цветочками»… Теперь тебе надо выйти замуж… — размышляла Рут, глядя в небо. — И знаешь, я уже подобрала кандидатуру: кузен, твой русский кузен…
Она привстала, чтобы заглянуть в лицо Дикси, и та тут же положила ее на лопатки.
— Не смей лезть в мою жизнь!
— Ох, извини, не думала, что шутка окажется настолько серьезной! — поднялась, отряхивая свои шелка, Рут.
— Эгей, вот и я, девочки! — Размахивая полотенцами, к подругам несся Чак. Он был в одних трусах, явно рассчитывая окунуться. — Вы что, еще не плавали? Зря, место сказочное. Экологически чистое.
В доказательство он расплющил слепня у себя на щиколотке.
Они подошли к воде и замерли от умиления: к овальной запруде спускались каменные ступени, под склоненными ивами, в прибрежной темной воде желтели кувшинки. Не успела Рут сочинить что-нибудь элегическое, как мощное тело Чака, поднимая снопы брызг, разбило зеркальную гладь. Он плавал, нырял, фыркал, не переставая манить дам.
— Ну что, розовогрудая жеманница, козлоногий Фавн ждет тебя, — подмигнула подруге Дикси. — Как же твое чувство стиля — вакханалия начинается! Живее в воду!
— И верно — удержаться трудно. — Рут сбросила платье и трусики (в бюстгальтере она не нуждалась) и, небрежно скручивая на макушке волосы, стала медленно входить в воду.
«Ай да закомплексованная ледышка! — изумилась Дикси. — Верно говорят: в тихом омуте черти водятся».
— Не так уж и тепло… — ворчала северная наяда, словно не замечая выжидающе замершего в паре метров от нее парня.