Семь дней Создателя

Потрогал Масянин глаз — ты ещё здесь? Крепко сидит — видать, надолго.

Будущие мои подельщики тоже поднялись — сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.

У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.

— Что твои слюни? Мази надо…. Чеши в город, принеси флакон Вишневского — говорят, что помогает.

Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:

— Заживёт, как на собаке — первый что ли раз.

— Ты как, буржуй? — меня заметил Уч-Кудук.

— Нормально, — присел я к Упырю. — Больно? Ладони вытяни и поверни.

— Чё те надо? — окрысился погорелец.

— Боль сниму, а может, и подлечить удастся.

— Не артачься, Ваня, — Кащеевна вмешалась. — А то, как пну….

— Закрой глаза, — сказал я Упырю и сам закрыл.

Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер….

Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую — клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и подлость, и жестокость.

Чистить основательно тебя, приятель, надо.

Подобрался к чувствительным нейронам — а ну-ка хватит, успокойтесь.

— Зашибись, — млеет Упырь. — Кончай, буржуй, как бы хуже не стало.

— Заткнись!

Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.

— Смотрите! Видите? Он светится.

Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.

— Как тебе это удаётся? — удивился Уч-Кудук. — Может ты и впрямь ненашенский?

— Легко, — сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал — ожога нет.

— Да ты супермен, — присвистнул Макс.

— Вот если б хрендель у тебя работал так, — посетовала Кащеевна, — суперменски.

— Что-то здесь не вяжется, — покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. — С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?

И я сказал:

— Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.

— Как он выглядит, твой аппарат?

— Вместе пойдём — я не ошибусь.

— Ну, вот что, — Уч-Кудук прокашлялся. — Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы — ошибки быть не должно. Понаблюдаем за усадьбою с задов — что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.

— Я знаю как, — заявил Афганец. — Вечером и покажу.

В разведгруппу Уч-Кудук взял трактирщика и Филю Звонаря. Меня пытался к делу приструнить:

— Ты бы, пока в дозоре мы, сходил с Надькой в церкву — глядишь, опять чего сварганили на вечер.

— Нет, нет и нет — никаких пьянок, пока дела не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне надо отлежаться — не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.

Последний аргумент бичи убедительным сочли.

Трое разведчиков в город ушли, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу — собирать дары автострады.

— Иван, — я подкинул в костёр и прилёг, — почему тебя прозвали Упырём?

— Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали — про упырей и вурдалаков — кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, и надо мною смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний — пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный — скоро всю до капельки из него выпью. Артём рядом спал со мною. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите — я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.

— Врёшь.

— Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали — воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло — стал упырём по жизни.

— И здесь пьёшь?

— А то.

— Догадываюсь у кого.

— Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё не стравливать её, то она лопнет от давления.

— Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?

— Подумаю.

Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:

— Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос — у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снежком ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип — зубов-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.

— Ты и колотушку будешь делать?

— Зачем же псину изводить — лапы свяжем, будет для хозяев алиби.

Пришла Кащеевна, принесла двух ежей, погибших под колёсами автомобилей. Бросила Упырю кота:

— Почмокай, Ванечка — он ещё тёплый.

Упырь ножом вспорол пушистому живот, припал губами. Закончив сатанинский пир, ощерился кровавыми зубами.

— Кайф!

— Утрись, — мне противно стало.

Кровосос облизал губы и зубы, почмокал, вычищая дупла. Я вооружился палкой, приготовленной Максом для собачьего капкана. Упырь лежал на животе, целясь голой обгорелой задницею в потолок. Велико было желание к ней дрыном приложиться.

— Ладно, ладно, — Упырь ткнулся лицом в рукав, утёрся. — Давай без нервов.

Изладив на ротвейлера капкан, Макс уступил место у костра Кащеевне.

Вид свежуемых зверьков поверг меня в глубокое уныние.

— Пойду в темницу, здесь мне не уснуть.

Перед закатом кликнули на совет.

Бичи поели и были трезвыми.

— Значица так, — Уч-Кудук излагал результаты разведки. — Забрались с задов на сарай и весь день наблюдали. И вот к какому выводу пришли — ночью мы туда не пойдём. В конце дня, когда хозяин возвращается с работы, они семейством всем на озеро спешат. Собака только остаётся.