Семь дней творения

— Вы не любите солнце? — удивилась она.

— Почему, очень даже люблю! Солнечные ожоги, рак кожи, гибель от теплового удара, удушье от галстука, ужас женщин при мысли о потекшем гриме, повальные простуды от кондиционеров, дырявящих озоновый слой, растущее загрязнение окружающей среды, падеж животных от жажды, не говоря о задыхающихся стариках… Так что извините, солнце изобрел вовсе не тот, на кого думают.

— Странное у вас представление о жизни!

София насторожилась всерьез только тогда, когда Лукас заявил своим низким голосом, что необходимо проявлять честность, отделяя зло от добра. Ее удивил порядок слов: Лукас упорно ставил зло впереди добра, хотя обычно люди инстинктивно поступают наоборот…

Ее посетило подозрение: вдруг он — ангел-контролер, посланный проверить, как она справляется с заданием? Ей приходилось сталкиваться с такими даже при выполнении менее важных поручений. Чем больше Лукас разглагольствовал, тем больше она укреплялась в своей догадке, уж больно провокационно звучали его речи. Отправив в рот девятый по счету пирожок и еще не закончив жевать, он заявил, что ждет не дождется новой встречи с ней. София улыбнулась. Он оплатил счет, и они вышли на улицу.

На пустой стоянке Лукас задрал голову.

— Свежо. Зато какое великолепное небо!

Она приняла его приглашение на ужин следующим вечером. Если случаю угодно, чтобы они трудились на одно и то же учреждение, то тот, кто вздумал ее проверить, пожалеет о своем недоверии: она постарается его проучить. Так она решила, катя в машине домой.

Остановившись перед домом, она постаралась не шуметь на крыльце. В коридор не просачивался свет, дверь Рен Шеридан была закрыта.

Прежде чем войти, она подняла глаза и не увидела на небесном своде ни облаков, ни звезд.

И был вечер, и было утро…

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Матильда проснулась на заре. Ночью ее перевезли в палату, где она уже начала скучать. Вот уже пятнадцать месяцев сверхактивность была ее единственным лекарством для выведения шлаков прежней жизни, в которой над ней едва не взял верх зловредный коктейль из отчаяния и наркотиков. Неон, похрустывавший у нее над головой, напоминал о долгих часах абстиненции, когда все ее нутро-раздирала нестерпимая боль. Она вспоминала дни Дантова ада, когда Софии, которую она называла своим ангелом-хранителем, приходилось держать ее руки. Чтобы выжить, она причиняла себе острую телесную боль, готова была спустить с себя кожу, изобретая все новые раны как кару за прежние запретные услады.

Она еще чувствовала иногда затылком покалывание в местах гематом — последствие многочисленных ударов, которые она наносила сама себе по ночам, оставаясь наедине со своими невыносимыми страданиями. Внутри локтевого сгиба налицо были признаки искупления: следы инъекций неделя за неделей становились все менее заметными. Откровенно зияло только одно фиолетовое пятно на выпирающей вене — напоминание о вратах, в которые она впустила медленную смерть.

Дверь открылась, Матильда увидела Софию.

— Кажется, я вовремя, — сказала та, кладя на ночной столик букет пионов. — Входя, я увидела выражение твоего лица. Стрелка твоего морального барометра уже смещалась к «переменно», а потом разразилась бы буря. Пойду попрошу у сестер вазу.

— Останься со мной, — попросила Матильда бесцветным голосом.

— Пионы так же нетерпеливы, как и ты, им необходимо много воды. Не двигайся, я сейчас.

Оставшись одна, Матильда уставилась на цветы, погладила здоровой рукой шелковистые лепестки. Они походили на ощупь на кошачью шерстку, а Матильда обожала кошек… София прервала ее мечты, вернувшись с полным ведерком.

— Это все, что у них нашлось. Ничего, эти цветы не страдают снобизмом.

— Мои любимые!

— Я знаю.

— Как ты умудрилась их отыскать в это время года?

— Секрет!

София посмотрела на загипсованную ногу подруги, потом на шину, делавшую неподвижной ее руку. Матильда поймала ее взгляд.

— Что там все-таки произошло? Я почти ничего не помню. Сначала мы разговаривали, потом ты встала, я осталась сидеть — и все, дальше черная дыра.

— Случайность, утечка газа в подвесном потолке служебного помещения. Как долго ты должна здесь оставаться?

Врачи согласились бы выписать Матильду уже назавтра, если бы у нее были средства на вызов врача на дом, а состояние позволяло бы самостоятельно передвигаться. Видя, что София собирается уйти, Матильда расплакалась.

— Не оставляй меня здесь, от этого запаха дезинфекции я схожу с ума! Я заплатила сполна, клянусь! Больше этого со мной не произойдет. Я так боюсь снова подсесть, что не глотаю успокоительные, которые мне положены, а только делаю вид. Знаю, я для тебя обуза, но вытащи меня отсюда, София, вытащи немедленно!

София вернулась к койке подруги и погладила ее по лбу, избавляя от судорог отчаяния. Она пообещала сделать все и без промедления, чтобы найти выход, и снова ее навестить поздно вечером.

Покинув госпиталь, София устремилась в доки: ей предстоял насыщенный день. Время летело быстро: задание заданием, но она не могла себе позволить забыть о своих подопечных. Сейчас она собиралась проведать старого друга-бродягу. Джуэлс покинул мир, не обозначив дорогу, приведшую его под арку № 7, слркившую ему более-менее постоянным убежищем Жизнь сыграла с ним несколько жестоких шуток. Сокращение персонала подвело черту под его карьерой. Простое письмо уведомляло, что он больше не служит в крупной компании, которая была для него всем.

В пятьдесят восемь лет человек еще очень молод… Пусть косметические фирмы клянутся, что в шестьдесят лет вся жизнь еще впереди, надо только больше заботится о своей внешности, даже их службы персонала убеждены в обратном и соответствующим образом поступают со своими работниками. Так Джуэлс Мински стал безработным. Сотрудник службы безопасности отобрал у него пропуск у входа в здание, в котором он проводил больше времени, чем дома. Не говоря ни слова, человек в форме проводил его дo рабочего стола. Под безмолвными взглядами бывших коллег Джуэлс поспешно собрал свои вещи. Унылым дождливым днем он отправился восвояси с жалкой картонной коробкой под мышкой. Так завершились тридцать два года его честной слркбы.

Жизнь Джуэлса Мински — статистика, влюбленного в прикладную математику, — легко укладывалась в простейшие арифметические действия: сложение уикэндов, посвященных работе в ущерб нормальной жизни; деление в пользу власти нанимателей (все служащие гордились тем, что на них вкалывают, все составляли одну большую семью, в которой каждый играл отведенную ему роль и не посягал на большее); умножение унижений и идей, проигнорированных незаконными вершителями чрких судеб; наконец вычитание права достойно завершить трудовой путь. Подобно квадратуре круга, существование Джуэлса сводилось к уравнению из невероятных несправедливостей.