Семь сувениров

Здесь, в этом кабинете, он анализировал и подытоживал все, о чем говорил с разрешения следователя Руслана Шахова (одного из бывших одноклассников Волкова) со знаменитым маньяком советской эпохи Вадимом Радкевичем. Именно благодаря книге об этом маньяке («Семь сувениров») Волков и стал культовым писателем. Он рассказал его историю не в жанре детектива, а в виде психоаналитических записок, точнее – протоколов допросов. Он попытался восстановить исчерпывающий облик убийцы – изначальный его портрет, многоликий и многосущностный. Корни тянулись глубоко и далеко назад, в дебри истории его семьи. Он показал его как глобального человека, которого составляют множество других людей – не только родителей, но и всех тех, кому волей судьбы пришлось оказать на него влияние. Это были тысячи нитей, которые расходились от него в тысячи разных сторон, ветвились, множились, превращаясь в бесконечную паутину, в центре которой, в самом ее сердцевинном коконе, таился он – страшный кровавый зверь, забравший множество жизней. Шахову удалось доказать семь эпизодов, приписываемых Радкевичу. Маньяк подозревался еще в пяти преступлениях, но причастность его к этим случаям так и не была подкреплена серьезными доказательствами.

Жил маньяк в Ленинграде на Проспекте Ветеранов. Работал токарем на заводе, был активистом заводской парторганизации. Каждый четверг он отчитывал отстающих, рассматривал жалобы домохозяек на своих мужей, призывал бороться с пьянством, распространял билеты в кинотеатр на фильмы, в которых поднимались самые современные проблемы общества. Его фото каждую неделю украшало стенгазету, где вывешивали изображения лидеров трудового соревнования. Он был высоким, красивым, спортивного телосложения. Кроме того, он был прекрасным семьянином, мужем и отцом двоих детей. Никто бы никогда не смог догадаться, что под маской добропорядочного труженика и образцового мужа скрывается чудовище, если бы не современная техника, которая на закате СССР уже становилась все более точной, а также не острый аналитический ум следователя Шахова.

Краснов пытался побеседовать с Шаховым, но эта попытка оказалась самой неудачной из всех, которые режиссер предпринял, пока снимал фильм о Волкове. Шахов наотрез отказался общаться. Кроме того, он в резкой форме порекомендовал Краснову оставить эту тему и переключиться на какой-нибудь другой сюжет. Ничем хорошим, по его мнению, это расследование для Краснова не окончится. Он, мол, сильно рисковал своей профессиональной репутацией. Когда Краснов поинтересовался, почему он так думает, старик выругался и бросил трубку. Больше Николаю не удалось до него дозвониться.

Николай сел на стул перед письменным столом стал рассматривать предметы, которые лежали на нем. А предметов было бесконечное множество. Николай заметил очки в золотой оправе. Они лежали рядом с машинкой, справа. За машинкой стояли три стаканчика для ручек. Помимо ручек, в них топорщились две линейки, козья ножка, множество простых карандашей. Краснов протянул руку, достал козью ножку, повертел ее, потрогал острие средним пальцем руки, затем поставил ножку обратно в стакан.

По обеим сторонам стола возвышались стопки книг. Это были всевозможные словари, энциклопедии, медицинские, технические, юридические справочники. Он разглядел также альбомы по архитектуре Петербурга и его окрестностей, книги по искусству, по истории православных икон и церковных фресок. Еще одна стопка целиком и полностью состояла из романов и повестей Достоевского. На самом верху он обнаружил старинное издание «Братьев Карамазовых». На всех книгах и альбомах толстым слоем лежала серая пыль.

Николай поднялся и решил продолжить осмотр квартиры. Он вышел в коридор и повернул направо. За следующей дверью, которая находилась напротив ванной, он обнаружил детскую. Точнее, это была не детская, а комната подростка. Но это был не теперешний подросток, а из далеких 1980-х. Комната застыла, уснула лет на тридцать. Никто ничего не менял в ней с того самого дня, когда мама Василисы собрала вещи и они обе переехали в квартиру на канале Грибоедова, принадлежавшую когда-то бабушке Александры Генриховны. Ее мать еще после войны уехала из Ленинграда в Тарту, где Александра Генриховна родилась и жила до окончания школы. В квартире проживали родственники матери, но к началу 1980-х никого из них уже не осталось в живых. Благодаря связям Константина Волкова квартиру удалось сохранить за Александрой Генриховной.

На стенах Краснов видел плакаты фильмов начала 1980-х годов, изображение Олимпийского Мишки, фотографии киноактеров, певцов, диснеевских персонажей – Белоснежки с гномами, Микки Мауса с Минни Маус, героев советских мультфильмов – Кота Матроскина, Дяди Фёдора, Шарика, Зайца и Волка из «Ну, погоди!..» На полках шкафов были расставлены детские книги, мягкие игрушки, куклы, лежали пластинки с музыкой и сказками. На стене висело школьное платье с белым передником и красным галстуком… На полу он заметил мячи, скакалки, стопки настольных игр в коробках. Окно комнаты тоже было завешано плотной занавеской. Свет почти не проникал внутрь. Становилось все темнее.

Краснов вышел из детской и подошел к следующей двери. На его удивление, как он ни пытался дергать за ручку, дверь этой комнаты не открывалась. По всей видимости, замок был заперт. Он достал мобильный и набрал номер Василисы.

– Ало? – ответила она.

– Василиса, здесь одна дверь не открывается… Я просто хочу уточнить… Она заперта на ключ? Или нужно поднажать?

– Нет… – голос Василисы стал напряженным, тусклым. – Я прошу вас, Николай, оставьте эту комнату. Не нужно пытаться открыть ее. Ключ от нее давно потерян. Но вскрывать ее я не буду… Пусть это сделает кто-нибудь другой… Когда-нибудь…

– Там что-то неприятное для вас?

– Я бы не хотела говорить об этом… Да и нет там ничего… Это пустая комната. Без мебели. Простите, Николай, вернулся Игорь. Я готовлю ужин.

– Понимаю. Извините.

Николай нажал на сброс, еще раз посмотрел на запертую дверь, прислушался, так ничего не услышав, пошел дальше. Последнее открытое помещение, по всей видимости, было когда-то комнатой Александры Генриховны. Она была преподавателем итальянской литературы. Все полки в ее книжном шкафу были заставлены книгами на итальянском, испанском, французском, португальском языках. Она отчего-то не увезла эти книги с собой. Может быть, сначала думала, что скоро вернется? Кто знает?.. На стенах он разглядел фотографии, где Александра Генриховна была в окружении членов кафедры, среди своих студентов, были также несколько фотографий, где она была изображена с Волковым и каким-то молодым человеком – красивым, спортивным, по всей видимости, очень веселым, жизнерадостным – он держал ее на руках, она весело смеялась. На некоторых более поздних фотографиях Александра Генриховна была изображена с маленькой Василисой, а еще на одной (на берегу Черного моря) – они были втроем – Волков, она и Василиса.

Николай сел за пустой письменный стол Александры Генриховны, огляделся. В комнате стояла красивая деревянная кровать с высоким матрасом. Недалеко от кровати красовался замысловатый барочный туалетный столик с зеркалом. Столик был пустой, покрыт слоем пыли. За столиком был расположен шкаф. Дверцы были распахнуты. В шкафу не было ничего, кроме пустых вешалок на длинной металлической штанге. Только внизу он разглядел маленькую кожаную темно-красную туфельку.

Николай вдруг ощутил страшную тоску. Его стал пробирать то ли холод, то ли страх, то ли еще что-то неясное, неразборчивое, отчего становилось еще невыносимее. Хотелось поскорее выбраться из этой квартиры и уехать как можно дальше. Шахов был прав. Это дело его до добра не доведет. Оно было шире, чем только расследование деталей жизни Волкова. Он все глубже проваливался в него, как в непроходимое болото. И все время ему казалось, что еще не поздно выбраться. Найдется ветка, найдется травинка, и он выплывет, он выберется наружу. Но, возможно, он ошибался. Возможно, он переоценивал себя. Он только сейчас начинал понимать это.

6

Перед тем как завершить первый осмотр квартиры и отправиться домой, Краснов решил еще раз заглянуть в кабинет Волкова. На этот раз он подошел к библиотеке, состоящей из множества полок, перегруженных книгами, альбомами, газетами и журналами. Библиотека тянулась по всему периметру кабинета – от потолка до самого пола. Напротив полок, с одной стороны комнаты и с другой, стояли две деревянные стремянки. Помимо полок с книгами, он разглядел стеллажи с толстыми папками. Это были рукописи и, по всей видимости, разложенные по файлам письма, документы, договора с издательствами, сертификаты, дипломы и множество других важных бумаг.

Краснов разглядел также фотографии, на которых были изображены мать и отец Волкова, старший брат Константин с женой и детьми. В прозрачной рамке стояла фотография Александры Генриховны. Рядом с ее фотографией, прислоненное к трехтомнику сочинений Лермонтова, располагалось изображение какого-то мужчины лет тридцати пяти, в берете, пьющего что-то темное из огромной стеклянной кружки. За его спиной возвышалась бочка с надписью КВАС. Рядом находилась фотография с берега Черного моря, точно такая же, что висела в комнате Александры Генриховны – Волков, Александра Генриховна и маленькая Василиса на фоне берега и волн. Не без интереса Николай снова увидел изображение того самого красивого молодого человека, который держал Александру Генриховну на руках. На этот раз на фото они стояли вдвоем с Волковым, раздетые, в одних плавках на берегу Ладожского озера. На фото им было лет по пятнадцать, не больше.