Семьдесят минуло: дневники. 1965-1970

В чем заключается удовольствие в этом запыленном, потрепанном мире? Большей частью, пожалуй, в том, что время здесь кажется менее могущественным, менее эффективным. Дешевая архитектура почти не изменилась, когда через двадцать лет ты снова оказываешься рядом; и даже если поселяющиеся здесь постояльцы сменяются каждый день, заботы их и маленькие радости остаются очень схожими. А главное, климат почти всегда комфортный. На жару мы реагируем вялостью; холод понуждает нас к деятельности.

Такого мнения придерживаются и патлатые субъекты, приезжающие на юг, чтобы тут побездельничать; мы видели, как некоторые из них, добравшись сюда автостопом, подобно нам ищут жилье. Они, вероятно, сами о том не догадываясь, составляют авангард сопротивления техническому миру и его ценностям, они ни революционеры, ни контрреволюционеры, они действуют ничегонеделанием. Считая их переселенцами, в них видят мало проку и даже побаиваются; среди прочих баек портье рассказал нам, что двое снимают номер, куда потом тайком пробираются четверо или пятеро других. Там они пьют и курят крепкие вещи и предаются свальному греху в lit conjugale [364] . Когда отсутствие средств сопряжено с последовательным бездельем, вскоре возникают мотивы для плутовского романа. На юге это дается легче.

364

Супружеской постели (франц.).

За этой, как и вообще за каждой временной проблемой, скрывается проблема времени. Жизнь — это преодоление времени в прямом смысле. Мы в значительной мере можем игнорировать пространство, ведя вегетативный образ жизни. Нет непосредственного понуждения к движению, тогда как мимо времени нам не пройти. Но на юге оно бывает сноснее. Хотя Леон Блуа называет его собакой, которая кусает только бедных, все же в солнечных краях ты со своей бедностью уживаешься лучше.

Я предпочитаю вспомнить здесь Ривароля [365] , называвшего время неподвижной урной, через которую струятся воды: «Оно — береговая кромка духа, мимо которой скользит все и о которой мы думаем, что это она движется». Хорошо — но вернемся к маленьким гостиницам: видно, как эта струящаяся жизнь обтачивает стены и мебель, оставляя в материале свои следы, как одна из древних ящериц отпечатки лап в горной породе. Хорошее самочувствие здесь основывается не столько на том, что нам дарится, сколько на том, что отнимается и от чего мы чувствуем себя освобожденными: от принуждения неусыпного, стремительного времени.

365

Антуан граф де Ривароль (1753–1801), оригинальный французский мыслитель и писатель; в результате преследований на родине вынужден был эмигрировать в Германию, умер в Берлине и похоронен на кладбище Доротеенштадта. Эрнст Юнгер всегда интересовался взглядами Ривароля. К середине 50-х гг. он закончил перевод его максим на немецкий язык и в 1956 г. книга вышла в изд-ве «Клостерманн» (русский перевод: Юнгер Э. Ривароль / Пер. Д.В Кузницына. СПб: Владимир Даль, 2008).

«Даже если там изо дня в день от тебя настоятельно требуют денег, и наверху в номере ты размышляешь о том, как проскользнуть мимо швейцара, то это все равно лучше, чем в северных краях». Это я услышал от одного homme de la Mediterranée [366] , когда на Курфюрстендам фонари отражались в мокром асфальте. Это было незадолго до 1933 года; мы провели время в компании, члены которой ненадолго встречаются перед бурей, когда нужно еще раз перетасовать карты. Собеседником был Йозеф Рот; его роман «Марш Радецкого», несколько дней назад вышедший из печати, лежал в витринах. Мы обнаружили нашу общую склонность к этим местам, под дождем дожидаясь автобуса. Он основательно знал их, но слыл человеком без родины, бесприютным, который горевал о другом великом прибежище, о старой Австрии. Там тоже время еще бежало неспешнее. Немаловажен оттенок: дешевый кров, скудные средства, сторож у ворот — все это обрамляет берега, между которыми скользит наш кораблик.

366

Человека Средиземного моря (франц.).

* * *

Утром мы, на сей раз через Женеву, вылетели обратно в Мюнхен. В вытянутой линии взлетной и посадочной полос топография вычерчивается отчетливей: здесь — сухие холмы и скальные группы Приморских Альп, там — сочные плодородные земли вокруг Боденского озера. Обзор в ясную и теплую погоду был хорошим. На Юберлингском озере я узнавал давно знакомые дома: дом на винограднике и дом у корабельной пристани, дом Штирляйн над Гольдбахским утесом и стеклянный домик мерзебургского городского священника. Затем последовали Хайлигенберг, Салемская школа и вскоре — благодарность авиапассажирам от стюардессы с объявлением о посадке.

По-прежнему во время этих быстрых переездов на большие расстояния остаток старой гордости:

«И что еще отцам казалось сказкой: Нам удалось…»

Но с этим связывается ощущение несбывшегося, как будто время не только многое дало нам, но и кое-чего лишило. Уже вырисовываются, пока мы привыкаем к новому миру, дальнейшие перспективы. Все это холоднее и бледнее, чем мир снов, из богатства которого оно реализовалось. Нет возврата на пройденные этапы. Но ощущение такое, будто все ускоряющийся полет стирал ауру.

Мне пришла в голову одна строфа, более ста лет назад написанная почти уже слепым Юстинусом Кернером [367] на альбомной странице. Она тем более становилась уместной, когда целью поездки были похороны:

Fahr zu, о Mensch! treibs auf die Spitze, Vom Dampfschiff bis zum Schiff der Luft; Flieg mit dem Aar; flieg mit dem Blitze: Kommst weiter nicht als bis zur Gruft. [368]

367

Юстинус Андреас Кристиан Кернер (1786–1862), немецкий поэт, врач и ученый, автор романа, двух сборников прозы и нескольких поэтических книг.

368

«Мчись, человек, вершины покоряя по пути,/Там кораблем плыви, а здесь — воздушным шаром;/Но на полеты труд потрачен даром:/Тебе ведь дальше, чем могила, не уйти» (нем.).

ВИЛЬФЛИНГЕН, 16 ИЮНЯ 1966 ГОДА

Мис ван дер Роэ [369] , архитектор, восьмидесяти лет. Создатель Сигрэм-хауза [370] ; я видел его в 1958 году, сразу после завершения строительства, в Нью-Йорке.

«Форма — не цель нашей работы, а ее результат».

Хорошо, но работа, даже работа художника, она, как рука, является лишь промежуточным звеном и достижению формы. Внутренняя гармония посредством ее становится зримой, как гармония внешняя. Ангелус Силезиус [371] :

369

Людвиг Мис ван дер Роэ (1886–1969), знаменитый немецкий архитектор. Профессионального образования не получил. В 1930–1933 гг. возглавлял школу строительства и художественного конструирования «Баухаус» в Веймаре, перебравшуюся позднее в США и ставшую там ведущей. Выдвинул идею «универсальной архитектурной формы» — единого внутреннего пространства, дающего максимум возможностей для различного использования интерьера. Большую известность приобрели его разработки в области дизайна мебели: кресла из алюминиевых трубок и планок, кожаные кресла на стальной раме «Тугендхат», кресла «Брно» на раме в виде буквы «S» и «Барселона» на ножках в виде буквы «X». Его творчество 40-50-х гг. минувшего века оказало большое влияние на архитекторов США и Европы.

370

Или: Seagram Building — небоскреб в деловой части Нью-Йорка, на Парк-авеню. 38 этажей, высота 158 м. Построен в 1954–1958 гг. по проекту архитекторов Л. Миса ван дер Роэ и Ф. Джонсона. Появление этого небоскреба из стали и стекла, тонированного под цвет виски, ознаменовало новый этап в архитектуре высотных и административных зданий.

371

Ангелус Силезиус, Силезский Ангел (наст. имя — Иоганн Шефлер, 1624–1677), поэт-мистик, врач и священник.

К мистическим стихам Силезиуса Юнгер обращается неоднократно (ср.: Юнгер Э. Сердце искателя приключений / Пер. с нем. и послесл. A.B. Михайловского. М.: Ad Marginem, 2004, гл. «Стереоскопическое наслаждение»).

Nicht du bist in dem Ort / der Ort / der ist in dir Wirfst du ihn aus / so steht die Ewigkeit schon hier. [372]

В ландшафте мастерских задумывается не столько форма, сколько функция. Не блеск «вечности уже въяве», а сама работа предстает в ее внушительной, даже вселяющей страх мощи. Как все статичные величины, постройка тоже заменяется динамичным временным состоянием. Долговечность небоскреба оценивается в пятьдесят лет. Вероятно, великие разрушения уже отбрасывают свою тень в будущее.

372

Не ты пребываешь в месте / но место / живет в тебе / Достань его из себя / и вечность узришь пред собой (нем.).

* * *

Великая сила заключена в растениях. По ней можно судить о формировании плодов. Земляника ежедневно приносит богатую дань. Высаживается летний цветник. Бузина образует белые тарелочки; пора печь бузинные пирожки. Цветут розы, жасмин и лилии, а еще голубой со стальным отливом ирис, подарок Эрнста Бёрингера. Как будто такой цветок может распуститься и в нашей душе. Крупный мак, едва ли не слишком яркий для живописного полотна. Черные тычинки колышутся, когда их облетает пчела.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 17 ИЮНЯ 1966 ГОДА

Еще раз по поводу «Себя самого не стыдиться» [373] Ницше. Это возможно в момент Великого полдня, следовательно, во вневременном счастье, отдаленном от Я и общества.

Но обычно: два препятствия… либо наглая заносчивость, либо поспешное самодовольство, которое лишает внутреннего жала. То и другое чувствуется в désinvolture [374] . Слово это употребляется как в смысле богоподобного превосходства, так и в смысле бесстыдства.

373

См. запись от 29 марта 1966 г.

374

Непринужденность; развязность, беззастенчивость, бесстыдство (франц.). Биполярность понятия désinvolture давно привлекала внимание Э. Юнгера. Ему посвящена одна из глав в книге «Сердце искателя приключений», об этом он пишет также в «Садах и дорогах» (29 сентября 1939 г.) и в романе «Гелиополь».

В основе: désinvolte [375] . «Qui est a l’aise, sans embarras ni gêne, dégagé, alerte» [376] .

Сен-Симон: «После этой резни, в которой он принимал участие, Бирон был таким же веселым и désinvolte, как будто он возвращался из комедии».

ВИЛЬФЛИНГЕН, 3 ИЮЛЯ 1966 ГОДА

Девять лет назад Перпетуя принесла из леса короткий сеянец пихты и посадила его в саду. За это время он превратился в дерево.

375

Непринужденный; развязный, беззастенчивый, бесстыдный (франц.).

376

«Тот, кто чувствует себя комфортно, без затруднения и стеснения, свободно, бодро» (франц.).