Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

— Отчего же не понять? Я понятливая.

— Записи свои, так сказать, личные.

— А-а… Личные. — Верочка все с той же игривой улыбкой доверительно посмотрела на Холмова. — Алексей Фомич, а куда вы ездили?

— В район. Смотрел, как пшеницу убирают.

— Понравилось?

— Да, понравилось.

— Вы и к пионерам ездили, — продолжала Верочка. — Все узнали, что вы теперь в Береговом. Не будет вам и тут покоя… Алексей Фомич, а трудно вам было на работе? Сколько людей, а вы среди них главный и всем нужны. Наверное, и по ночам не спали, все думали?

— Было и это. И не спал и думал.

— Я и раньше о вас слыхала, — сказала Верочка, восторженно глядя на Холмова. — Но разве тогда я могла даже подумать, что буду вот так беседовать с вами?

— Что же тут такого?

— Ну что вы! — Она зарумянилась и с минуту молчала. — В жизни я несчастливая. И это мое замужество… Разве оно от счастья? Я только в мечтах бываю счастливой. Только в мечтах мне и бывает хорошо. А вот что с вами я так разговариваю, это уже не мечты, и мне так радостно… Алексей Фомич, а что оно такое — человечный человек?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Так. Хочу узнать. В стихах прочитала, а понять не могу, что оно такое: «человечный человек»?

— Ну, лучший из лучших, что ли.

— Алексей Фомич, а о вас можно сказать, что вы лучший из лучших?

— Обо мне этого сказать нельзя.

— Вы такой образованный, интеллигентный.

— Это еще не главное.

— А что главное? Поясните, прошу вас.

— Пояснить это трудно.

— У вас плохое самочувствие? Да? Хотите, я вам спою? — Она быстро встала, оправила платье, и глаза ее засветились тем особенным светом, который так нравился Холмову. — Могу спеть «Раскинулось море широко…». Одним голосом эту песню петь трудно, но я спою. Только подыграйте, Алексей Фомич! Или, хотите, спою старинный романс «Я встретил вас, и все былое…»? Этот романс очень душевно поет Козловский… Хотите, а?

Холмов поднялся, положил свои сухие ладони на худенькие плечи Верочки и ласково, по-отцовски посмотрел в ее обрадованные, полные восторга глаза. «Как ты мила, певунья, просто чудо, как ты мила и непосредственна. И мечты твои прекрасны, и что-то есть в тебе такое, чем можно восторгаться. Вот только жаль, что я уже гожусь тебе в отцы». Это он хотел сказать Верочке и не сказал. Пусть лучше не знает, что он думает о ней.

— Ладно, Верочка, соседка моя, ладно, — глядя на нее, сказал он ласково. — Непременно споешь. И старинный романс, и песню о море. Только не теперь. Сейчас я очень занят. Прошу тебя, Верочка…

Она не дослушала. Восторженные глаза ее потухли и померкли, и она, наклонив голову, молча ушла.

Глава 25

Холмов развернул тетрадь, прочитал последнюю запись и только что хотел было продолжать, как вошла Ольга. Она увидела на столе в тарелке персики. Покачала головой и с укоризной сказала:

— Уже прибегала милая соседка?

— Прибегала. Персики принесла.

— И ты принял подарок?

— Принял и даже попробовал. Очень вкусные.

— Еще бы! Это же Верочка принесла.

— Ты что-то хотела мне сказать?

— Хотела. Опять сидишь, опять себя изнуряешь, Холмов?

— Сижу, но не изнуряю.

— И рука действует?

— Наладилась. Отлично пишет!

— Не нравится мне, что ты снова обложился книгами. Надо себя беречь, Холмов.

— Вот книгами и берегу себя.

— Не надо шутить, Холмов.

— Я не шучу.

— Антон приехал. Сидит на кухне. Не хотел тебе мешать.

— Это зря! — Холмов поднялся. — Антон! Заходи, сын, заходи! Всегда рад тебя видеть! Ты что? Опять один? Почему не привез Аню, детишек?

— Я ему уже говорила, — сказала Ольга. — За все время привозил один раз внучат. Пусть бы у нас пожили, Антоша!

— Привезу в воскресенье, — сказал Антон, пожимая руку отцу. — Вы же знаете, Аня на работе, а дети в садике. Но в воскресенье обязательно приедем всей семьей. Еще и не рады будете! Внуки-то ваши — народ шумливый! Вот вам подарок от виноделов. Помнишь, отец, я говорил, что наш завод решил порадовать людей новым марочным вином?

— Что-то не помню. Так что? Уже порадовали?

— Пока еще не всех.

Антон поставил на стол завернутую в тонкую бумагу бутылку вина и, улыбаясь отцу, сказал, что это сухое марочное вино имеет исключительно тонкий и приятный букет и называется «Луч солнца», что «Луч солнца» родился в прошлом году и что в нынешнем сезоне, благодаря большому урожаю специально выращенного сорта винограда, он может появиться в свободной продаже.

— А пока этот прекрасный «Луч» могут пить только счастливые, — добавил Антон. — Вот и ты и мама в их числе. Так что прошу попробовать и оценить.

— Мать, неси-ка бокалы! Признаться, родители твои, Антон, как дегустаторы никуда не годятся. Но хорошее вино любят!

Вино понравилось и Холмову и Ольге. Они пили не спеша, радостно глядя на сына. В самом деле, «Луч солнца» вкус имел удивительный.

— Кто же творец этого дивного напитка? — спросил Холмов, рассматривая вино на свету. — Не могло же это чудо явиться на свет божий так, само по себе? И мне, как в театре, хочется крикнуть: «Автора!»

— Авторы есть, их много, считайте, весь завод, — ответил Антон. — Я очень рад, что вино вам понравилось.

— И мой сын в числе этих авторов? — спросил Холмов.

— Как же без главного винодела!

— А… да, да! Я все еще как-то не привыкну к мысли, что сын мой — главный винодел.

— Пора бы привыкнуть, отец.

Ольга ушла готовить обед. Отец и сын остались одни. Закурили, помолчали. Не знали, с чего начать разговор.

— Ну как, отец, в Береговом? Прижился?

— Трудновато приживаюсь, — ответил Холмов. — Как пересаженное дерево. Корни не прирастают, и лист вянет. Вот съездил в Вознесенскую и в Южный, на душе стало малость полегче.

— Жарко в Береговом.

— Не в том суть. Что-то у меня на душе неспокойно.

— Знаю. Мать говорила. И что же ты делаешь?

— Ленина читаю. Записываю кое-что.

— И об этом мать говорила.

— Одобряешь?

— Поберег бы себя, отец. К чему теперь тебе эти усилия?

— Антоша, сын мой, ты же толком еще не знаешь, ради чего я трачу столько сил, а уже осуждаешь. Знаю, тебе говорили, что я болен. А я совершенно здоров. Поверь мне, Антоша, здоров я! А самое главное, о чем тебе следует знать, это то, что здесь, в Береговом, оставаться я не намерен. Мне нужна работа. И когда я ее получу, тогда, Антоша, и пригодятся мои, как ты сказал, усилия. — Холмов протянул сыну тетрадь в желтом дерматиновом переплете. — Прочти вот это. Мои записи и мои мысли. А я пока похожу по двору. С утра не выходил. А ты прочти. Хочется знать твое мнение.