Семеро с планеты Коламба (сборник)

Бородач, — бороды на его лице в одно мгновение стало меньше, словно он побывал у парикмахера, — ожил.

— Так ты тоже ее чувствуешь? А мне показалось, что наступает конец света! — Он встал, подошел к дивану, повернулся к холсту. — Посмотри, пожалуйста, на эту работу. Что ты о ней думаешь?

Момент был ответственный. Славик понимал, что от его слова многое зависело. Вгляделся в холст. Он был розовый, как… Нужно сказать, — как именно, и тогда все будет в порядке, и художник спасется от мировой скорби.

— Знаете, на что это похоже? — сказал Славик, предчувствуя удачу. — Знаете? На розовую поверхность большой морской раковины!

— Ура-а-а! — закричал Кубик. — Ты понял!! Да здравствуют уста младенцев! Это утренняя заря, Славик, это рождение дня, и именно таким я его увидел! Такие тогда были краски! Живопись не погибнет, если живет на свете художник Кубик и его лучший друг Славик!..

Теперь уже можно было переходить к тому, ради чего, собственно, Славик и пришел к Кубику.

— Я вот о чем хотел вас спросить, дядя Витя, — Славик еще раз проверил, на месте ли коробочка. — Вы мне — помните? — говорили, что мечтаете хоть на часок вернуться в тот день, когда увидели свадьбу на улице? Он, этот день, в детстве у вас был.

— Ну и что? — почему-то насторожился Кубик. — Может, и говорил. А ты разве в волшебники записался?

— Да.

— Тогда действуй. Мне что-нибудь для этого нужно сделать?

— Ничего не надо. — Славик достал коробочку и прицелился ею в Кубика.

— Э-эй! — вдруг испугался художник. — Это что у тебя? — И выставил перед собой руку, словно у Славика был фотоаппарат, а он не хотел фотографироваться.

— Аппарат мол-стар.

— То есть молодость — старость? Откуда он у тебя?

— Дали… — уклонился от ответа Славик.

— Спрячь сию минуту! Ты думал, что художник Кубик вправду согласится на омоложение?

— Вы же сколько раз об этом говорили!

— Вот чудак! Да знаешь ли ты, что я нахожусь в лучшем мужском и творческом возрасте! Ай-ай-ай, Славик! Никогда не думал, что ты можешь так меня обидеть!

— Я… не обижал… — растерялся Славик.

— Еще как обидел! Ты думал, что живописец Кубик не в силах справиться со своими холстами! Что он уже не видит красок! Конечно, спасибо тебе за доброе твое сердце, но я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Дядя Витя, — вскричал Славик, — зачем же вы тогда говорили, что хотите вернуться в тот день?!

— Зачем? Для красного словца, Славик. Художник и без аппарата мол-стар может перемещаться во времени, хоть назад, хоть вперед, — такая у него способность вспоминать и воображать. Чем ты мне действительно помог — это тем, что я сейчас уж-ж-жасно разозлился. На себя. И немедленно принимаюсь за работу.

С этими словами Кубик подошел к большому мольберту, повернул «Свадьбу» лицом к себе и обмакнул указательный палец в одну краску на палитре, а средний — в другую.

— Свадьбу, — сказал он гостю, — я сейчас вижу так же ясно, как тридцать лет назад. Так что… — И повернулся к холсту.

А Славик пошел к выходу. Неужели никому в Егоровке не нужен чудодейственный мол-стар?

Он медленно спускался по ступенькам крыльца, когда услышал сзади Кубиково:

— Стой!

В то же мгновение Кубик показался в дверях, подняв правую руку. Указательный его палец был в красной краске, средний — в желтой.

— Стой, Славик, — повторил он приказание. — Я должен сказать тебе, о чем я еще подумал, когда ты так неосмотрительно предложил мне омолодиться. Слушай же. Есть у меня друг, и с другом моим, Славик, мы разговариваем на особом языке…

— Вы новый язык придумали? — обрадовался Славик. — Чтобы никто больше вас не понимал?

— Зачем? Мы разговариваем с ним на том же языке, что и остальные — никто не заподозрит, что мы секретничаем. Дело в том, что мы с ним понимаем все, что говорим, чуть по-другому. За каждым словом у нас наше и только наше общее прошлое… Нет, я плохо объясняю. Вот скажи, есть у тебя друг, с которым вы вместе что-нибудь пережили?

— Есть, — без промедления ответил Славик, — Димка. Мы с ним однажды едва пожар в моем доме не устроили. Мы свинец плавили для биты, а там рядом с плитой тряпка на тумбе лежала. Она загорелась, и огонь уже до шкафчика достал, мы только тогда ее начали тушить. Попало нам потом…

— И какое теперь для вас общее понятное слово?

— «Пожар», — сказал Славик. — И «свинец». Мы лишь услышим эти слова, сразу же переглянемся.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес Кубик, — а у нас с другом таких слов, как «пожар» и «свинец», — десятки. Потому что мы и учились вместе, и в армии служили, и много чего еще вместе пережили… Понял теперь, что это за язык?

— Понял.

— А ты хотел меня омолодить. Твой мол-стар «вымыл» бы из большинства моих слов содержимое. Они бы опустели, осталась бы от слов одна оболочка — как стручок без гороха, как скорлупа без ореха, как улитка без моллюска. Стали бы мои слова не слова, а фактики. И мы бы с другом разговаривали, как незнакомые люди… Не дай бог! Что ты, что ты, Славик! На кой ляд мне моя молодость! Ведь жизни не повторишь, а я в своей успел повидать несколько вещей, от которых мне не проговорил Кубик, глядя в глаза Славику, — что если мы встретимся с тобой здесь и в следующем году, то некоторые слова уже будут звучать для нас иначе? Как ты думаешь — какие?

Славик думал совсем немного.

— Закат, — сказал он, — пришельцы и коза.

— Молоток! — рявкнул художник. — Награждаю тебя золотой медалью! — И хотел уже мазнуть желтой краской Славикин нос, но палец его остановился на полдороге. — Послушай, как ты можешь ходить в такой жуткой майке? — спросил он возмущенно.

— А что? — Славик покосился на свою желтую майку, на которой был изображен остров с зеленой пальмой.

— Здесь же явно не хватает третьего цвета! Куда смотрели на фабрике! — И Кубик, не спрашивая, поднес к майке палец, вымазанный красной краской, и нарисовал за пальмой заходящее солнце…

Все бы хорошо, да бабушка углядела свежее красное солнце на новой майке и напустилась на внука, а больше — на Кубика.

— С бородой, — честила она художника, — а все как мальчишка! Чему учит малого — непонятно! Разве можно к вещам так относиться!..

Полина Андреевна говорила и говорила. Славик пытался ее перебить, но без толку.

— Много ты понимаешь! — крикнул он неожиданно грубо. — Мне это солнце нравится!

Бабушка осеклась.

— Это ты мне такое сказал? Мне, бабушке твоей?

Славик увидел, что она готова заплакать. Он дернулся, словно бабушка его держала за руку, скрылся в доме, там схватил книжку «Семь подземных королей» и брякнулся на кровать. Загородился книжкой от всего мира. Читал, шевеля губами, как первоклашка, потому что строчки в голову не шли. Не проникали. Но постепенно смысл их стал доходить до него… И как раз в это время в комнате появилась бабушка.

— Ты совесть-то книгой не забивай! Дай совести слово сказать. Она ведь есть у тебя, я знаю, а «короли» твои на волю ее не выпустят…