Семейка

Но, вспоминая о том разговоре, мысленно соглашался: хрупкая на вид маменька, любительница комфорта и аристократического антуража, в иные часы и впрямь превращалась в злобную ведьму. Чаще – когда вспоминала о двух своих сыновьях и их семьях. Тогда она, привычно обряженная в домашние одежды, в которых не грех было бы появиться и на дворянских балах для родовитых магов, внезапно оборачивалась в растрёпанную ведьму: подняв согнутые над головой руки, скрючив старчески тощие, словно куриные лапки, пальцы, она шипела на сыновей, выплёвывая проклятия, которые еле успевала затем нейтрализовывать; бегала по гостиной, запуская свои скрюченные «куриные лапки» в великолепную причёску, которая после такого отношения к ней выглядела как грачиное гнездо после долгой осенней бури.

И была права в своём гневе.

Как-то так получилось, что и Адриан Николаевич, и Владиславушка (никто не мог переломить традицию называть младшего другим именем) – оба женились на обычных девушках, да ещё и по жизни оказались неприспособленными. Богатые подарки на свадьбы – профукали, а ведь отец каждому купил по две квартиры: одну для жизни в ней новообразованной семье, другую – как подушку безопасности, ну и для будущих внуков или внучек!

Когда отец умер, не прошло и пяти лет, как дети стали собираться в родовое, или семейное, гнездо.

Сначала дочь Адриана Николаевича разошлась с мужем, которому до безумия хотелось детей, а их всё не было. А потом, до выхода на пенсию, Лизонька потеряла работу и, вынужденно продав добрачную квартиру, перебралась к родителям. Затем Адриан Николаевич обнаружил, что его и жениной пенсии не хватает не то что на продукты – на оплату коммунальных. Из пятикомнатной квартиры перебрались в трёх, получив за предыдущую почему-то очень мало. Правда, рассказывая матери о переезде из роскошной квартиры, он промолчал о том, что выручил за квартиру гроши, да ещё не выехал из неё – вылетел, как ошпаренный, вместе с женой и дочерью. Потом точно так же бежал из только что обжитой трёхкомнатной квартиры в двухкомнатную, в которой тоже долго не задержался. Да и потом, может, так и бегал бы – из однокомнатной в такую же однокомнатную…

Но узнал во время традиционного празднования Нового года в родительском доме, что младший брат с семьёй уже собирается переехать жить к матери. Выдержав год жизни в очередной однокомнатной квартире, старший сын умолил-таки мать принять и его семью в родовое гнездо.

А через несколько месяцев проговорился, каким образом потерял пятикомнатную: что вселилось в неё нечто, что начало распускаться глубокой тьмой, в которой это нечто и шевелилось, злобно моргая красными глазищами. А когда были призваны маги из особого магического отдела полиции, те не сумели разобраться, что это такое и как его изгонять. Сказали – слишком сложно… А маги-частники, введённые в комнаты с тьмой, – просто бежали из квартиры, аж пятки сверкали… Вот и продали за гроши, лишь бы что-то, да получить за жильё.

Маменька бушевала месяц – это если каждый день. Потом успокоилась и злобу выражала реже. Но одно обстоятельство её здорово даже не злило, а угнетало:

– Ну почему вы не привезли меня в ту квартиру?! Почему?! Олухи царя небесного!! Да, я стара и дряхла (Адриан Николаевич при этих словах опасливо втягивал голову в плечи), но всё ещё вижу и соображаю – в отличие от некоторых! Господи, кого же я вырастила?! Недоумки!

Но сейчас она жёстко поймала взгляд старшего сына и не собиралась его отпускать. В прямом смысле: Адриан Николаевич внутренне метался, но, как минимум, опустить взгляд или отвести его не мог. Даже он, слабенький маг, отчётливо прочувствовал, что маменька собралась с последними силами, несмотря на старческую немощь, на которую привыкла жаловаться, и нетерпеливо пролистывает всю его жизнь, стараясь найти промелькнувшую и пропавшую страничку его памяти, где для неё сверкнул некий маячок – знак, что исправить всё же их нынешнее положение можно!

Нехотя, слишком хорошо понимая, что иначе маменька так и не выпустит его из своей власти, Адриан Николаевич сам «вернулся» к той страничке. Естественно, с трудом сумев заблокировать интимные сцены. Знал, что маменька легко снимет его неумелый блок, но надеялся, что она поймёт: там, за блоком, то, что и она постесняется посмотреть (хотя слово «постесняется» она бы высмеяла!). Понадеялся на её деликатность. И сам мрачно принялся следить за тем, что она бесцеремонно выуживает из его памяти.

Маменька же, едва он «вернулся», немедленно качнулась к нему, забыв о приличиях – открыла рот, напряжённо всматриваясь в его память и следя за происходившим в его жизни когда-то.

К его облегчению – чуть не до признательных слёз, она и впрямь не стала лезть в постельные сцены. А когда откинулась на подушки, тем самым показав, что видела всё, что ей нужно, Адриан Николаевич машинально всей ладонью снял пот со лба. И, осторожно вытерев руку о штанину брюк, продолжил наблюдать, как маменька, полуприкрыв глаза, о чём-то глубоко задумалась.

Зачем понадобились ей именно эти странички его памяти?

Чтобы добавить к привычным оскорблениям и упрёкам обвинения в измене жене? Да нет вроде. Она же обрадовалась его… измене. К невестке-то всегда относилась с плохо скрываемым презрением.

И едва не подпрыгнул в кресле-качалке, когда она резко сказала:

– Вызови ко мне Игоря!

Игорь был единственным, кто ухаживал за особняком и всем поместьем, а также за его хозяйкой. Его умения распространялись даже на парикмахерские чудеса – персонально для хозяйки поместья. Взамен он бесплатно проживал на территории поместья, в домике-пристрое, и в свободное время писал пейзажи, на средства от которых еле выживал и сам. Насколько помнил Адриан Николаевич, этот художник, лет чуть за тридцать, числился не слишком сильным, да и редко практикующим магом. Но к маменьке относился так преданно, что старший сын хозяйки время от времени подозревал в этой почтительности – глубокую признательность Игоря за нечто, что сделала Ангелика Феодоровна для него однажды. Возможно, для исправления его судьбы.

Когда он открыл дверь выйти из комнаты матери, пришлось замереть на секунды:

– Сам можешь не возвращаться. Пока не позову.

Безродный художник – и наедине с маменькой? Хотелось возмутиться, но сил после прочитывания маменькой его памяти не осталось. Да и впервые, что ли… Адриан Николаевич собрал всё своё терпение и осторожно закрыл дверь. Спустился к площадке между лестницами. Шагнул к окну, чтобы снова увидеть заснеженный сад. Увидел и тут же забыл о нём, поглощённый своими мыслями. Покачал головой. Возмущение стихло, когда он вспомнил голос маменьки. Леденяще спокойный. Как будто она решилась на нечто, что должно… изменить их жизнь.

А если это так?

Адриан Николаевич внимательно посмотрел на дверь в самое тёмное помещение в доме. Нет, правда. А если маменька задумала…

И он решительно зашагал к страшному коридору, настраиваясь, что пройдёт его безо всяких непредвиденностей и живым покинет её.

За входную дверь особняка он буквально вывалился. Пришлось прислониться к ней спиной и отдышаться, ловя языком мохнатые снежинки и бездумно следя, как они упрямо валят на землю, и так скрытую снежным покровом. От крыльца плохо расчищенная тропа вела в две стороны – к воротам поместья и к домику Игоря. И почувствовал благодарность к маменьке, что она заставила его выйти на улицу. Здесь свежо и спокойно.

Мог бы тому Игорю и позвонить. Смартфоны есть почти у всех. Кроме маменьки. Создать щит между своей силой и телефоном для неё всегда было сложно, так что любые телефоны мгновенно ломались. А идти пришлось, поскольку из дома маменьки звонить тоже бесполезно. Особняк, наполненный различными магическими артефактами, с которыми маменька не желала пока расставаться, не позволял.

Адриан Николаевич оттолкнулся от двери. По узкой снежной тропе он шёл уже торопливо, с пока ещё не оформленной надеждой, что маменька нашла в его памяти что-то такое, что поможет им всем не дожить до нищеты.