Семейные ценности

Это изрядно усложняет дело.

— Вообще-то я не хочу, чтобы они про нас узнали, — без предисловий заявляет Уэнсдэй, даже не пытаясь обременять себя лишними проявлениями тактичности.

— Эм… почему? — его лицо удивленно вытягивается, а широкая улыбка наконец гаснет, уступая место растерянному выражению.

Аддамс машинально отводит взгляд, начиная ощущать небольшое смятение.

И почему люди вечно требуют дополнительных объяснений?

Почему простое «нет» не является достаточным аргументом?

Одна из сложнейших неразрешимых загадок человеческой психологии.

— Потому что… — она на секунду запинается, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы не задеть его дурацкую хрупкую душевную организацию.

Разумеется, не потому, что ей важны его чувства — что за несусветная глупость.

Просто Уэнсдэй категорически претит выслушивать очередную бурную тираду, только и всего.

— Потому что в противном случае они все выходные будут приставать с неуместными вопросами. Например, когда мы планируем пожениться и обзавестись потомством, — она намеренно кривит губы в презрительном отвращении. — И всё в подобном духе.

— Ну и что в этом плохого? — похоже, чертов Торп действительно не понимает катастрофичности ситуации. Или понимает и радуется этому, что в стократ хуже.

— Скажи честно, ты совсем идиот?

Он обиженно фыркает и скрещивает руки на груди.

Кажется, попытка не задеть тонкую душевную организацию увенчалась провалом.

Что поделать, сдержанность никогда не являлась её сильной стороной.

— Ты правда не захочешь это выслушивать… — Уэнсдэй тяжело вздыхает, почти чувствуя себя виноватой. — Ты даже не представляешь, какими назойливыми они могут быть.

— И как долго ты планируешь это скрывать? — требовательно спрашивает Ксавье, уставившись на неё с выражением крайней досады.

— Желательно всю жизнь.

— О, просто замечательно… Превосходно прямо, — он неверяще мотает головой и пару раз машинально потирает переносицу. — А когда у нас появятся дети, мы будем их прятать, да? Чтобы твои родители не засыпали нас неудобными вопросами.

— У нас никогда не будет детей. По крайней мере, у меня точно, — твердо отрезает Аддамс, крайне раздраженная необходимостью объяснять настолько элементарные вещи.

— Уэнсдэй, речь совершенно не об этом! — его скулы вспыхивают багряным румянцем, не предвещающим ничего хорошего.

Больше всего на свете Уэнсдэй хочется покинуть мастерскую сию же секунду.

Но приходится остановить себя — нельзя допустить, чтобы ситуация вышла из-под контроля.

Она не слишком хорошо разбирается в людях, но даже скудных познаний в психологии хватает, чтобы понять — если завершить разговор прямо сейчас, Ксавье вполне может выкинуть какой-нибудь неприятный фокус. Например, помчится прямиком к её отцу, дабы самостоятельно посвятить того в тонкости их взаимоотношений.

Совершив над собой поистине титаническое усилие, Аддамс подходит к нему и ободряюще сжимает плечо — максимум нежности, на которую она только способна.

— Мы расскажем им. Когда-нибудь потом, — не слишком уверенно произносит она.

— Когда? — не унимается Ксавье.

— Потом, — уклончиво повторяет Уэнсдэй, борясь с желанием закатить глаза. — Когда я буду готова. Обещаю.

Последнее слово она буквально выдавливает через силу.

К огромному облегчению, уловка работает.

Напряженные черты его лица немного расслабляются, недовольно сжатых губ касается тень легкой улыбки. Ксавье проводит по её бледной щеке ласковым жестом, полным невыносимой нежности.

— Я совсем не хочу на тебя давить… — очень серьёзным тоном произносит он. — Но мне это важно. Раз уж у меня не вышло установить нормальные отношения с собственным отцом, я очень хотел бы подружиться с твоей семьей.

— Это вовсе не одно и то же, — резонно возражает Аддамс, но не торопится отстраняться. Его близость упорно творит с её самообладанием нечто невообразимое, и даже такого невесомого прикосновения оказывается достаточно, чтобы заставить её ощутить легкий тянущий спазм внизу живота. — Мне надо идти.

Она поспешно отступает на шаг назад, пока неконтролируемое желание вновь не захватило власть над холодным рациональным мышлением. Ксавье слегка самодовольно усмехается — очевидно, он понимает гораздо больше, чем ей бы хотелось. Черт бы побрал его извечную проницательность.

Коротко кивнув в знак прощания, Уэнсдэй бесшумно выскальзывает из мастерской в сгущающиеся осенние сумерки.

Следующим утром приходится встать ужасающе рано — во время сеанса связи через хрустальный шар родители сообщили, что прибудут к восьми часам. Вынужденная пытка, вовсе не являющаяся приятной.

Когда идеально отполированный чёрный катафалк останавливается у витиеватых ворот академии, Аддамс делает несколько глубоких вдохов и выдохов, словно перед решающим шагом в бездонную пропасть.

Вернее сказать, в пучину Ада.

— Мой маленький скорпиончик! — слащаво восклицает Гомес, выбравшись с заднего сиденья машины, и устремляется к ней с раскрытыми руками.

— Здравствуй, отец, — с равнодушным официозом отзывается Уэнсдэй, ловко уворачиваясь от объятий. — Мама. Пагсли.

Мортиша несколько плотоядно улыбается, окидывая дочь цепким взглядом бархатных глаз — таким пристальным, словно пытается добраться до самых глубин души. Младший брат, как всегда облаченный в нелепые шорты, больше подошедшие бы пятилетнему ребенку, стремглав бросается к Уэнсдэй и повисает у неё на шее. Она не успевает отстраниться.

— Я так скучал по тебе! — раздражающе честно выдает он, крепко сжимая в объятиях. — Знаешь, на прошлой неделе Клинт с дружками снова пытался запереть меня в шкафу, но я применил тот прием, который ты показала на каникулах…

— Ему сделали строгий выговор с занесением в личное дело, — с гордостью вставляет отец, взирая на воссоединение семьи с отвратительным умилением. — Даже хотели исключить из школы.

— Жаль, что не исключили… — сокрушенно вздыхает Пагсли, наконец выпуская её из удушающего захвата. — Я бы тоже хотел поступить в Невермор.

— Здесь теперь нечего делать, — она небрежно пожимает плечами. — Этот семестр ужасно скучный по сравнению с предыдущим.

— Неужели нет совсем никаких новостей? — в разговор вступает Мортиша, и что-то неуловимое в её странной интонации заставляет Уэнсдэй невольно напрячься. — В позапрошлое полнолуние у меня было любопытное видение…