Семейные ценности

Они сидят на кровати друг напротив друга и изредка обмениваются репликами на самые разные темы, пока бутылка красного сухого стремительно пустеет. Негромкие переливы музыки, доносящиеся из динамика телефона, делают атмосферу тошнотворно-романтичной.

Странно, но происходящее не вызывает никакого протеста в душе Уэнсдэй.

Торп в последний раз наполняет вином пластиковые стаканчики и вдруг хитро прищуривается — Аддамс знает это выражение лица. Похоже, повышенный градус алкоголя в крови подсунул ему какую-то интересную мысль.

— Уэнсдэй… — он всегда произносит её имя с особенной благоговейной интонацией. — Я хочу тебя нарисовать.

— Опять? — она машинально закатывает глаза.

За два года рисунков с её изображением скопилось немерянное количество — впору было выделять под чёрно-белые наброски отдельный стеллаж. Первое время неуемное стремление Ксавье увековечивать на бумаге каждое её движение даже льстило — но очень быстро надоело. Жутко осточертело тратить время, исполняя роль натурщицы, и сидеть в статичной позе часами, вместо того, чтобы заниматься действительно важными делами.

— Один раз, Уэнс. Пожалуйста.

— Нет.

— Я ведь не отвлекал тебя от писательского часа. Даже от двух, — резонно возражает он, не желая уступать. — С тебя ответная услуга.

— С каких пор мы заключаем сделки? — Уэнсдэй едва заметно хмурится.

— Это не сделка. Это компромисс.

— Компромиссы придумали слабаки, чтобы оправдать свою мягкотелость.

— Ауч, — Ксавье наигранно морщится. — Тогда используем деловой подход. Если согласишься сейчас, на ближайшие три месяца я забываю о подобных просьбах.

— Это и называется сделка, — Аддамс снова возводит глаза к потолку. — Четыре месяца, Торп.

— По рукам, — он кривовато усмехается, чертовски довольный собой.

Сокрушенно вздохнув, Уэнсдэй залпом опустошает содержимое стаканчика и поднимается на ноги. Ксавье с жадностью следит за каждым её движением.

Взбудораженное вином воображение вдруг подсовывает ей занимательную идею.

Вместо того, чтобы стянуть просторный свитер, она подхватывает с кровати его телефон и прибавляет музыку до максимума.

Звучит песня, не вызывающая отторжения.

Неплохо.

Она на секунду прикрывает глаза, вслушиваясь в плавные переливы мелодии, а потом поочередно стягивает с обеих косичек тонкие чёрные резинки. Встряхивает головой — и водопад волос цвета воронова крыла рассыпается по плечам.

Руки Уэнсдэй медленно скользят вдоль тела снизу вверх, подцепляя мягкую ткань свитера, и отбрасывают его на пол. Она резко распахивает глаза — и с мстительным удовольствием замечает, что Торп нервно сглатывает.

— Рисуй, — решительно заявляет Аддамс, плавно поворачиваясь спиной и пристально наблюдая за его реакцией боковым зрением.

Но Ксавье не двигается с места — только продолжает следить за её движениями потемневшим тяжёлым взглядом.

Тонкие пальцы нащупывают язычок замка на платье и неторопливо тянут вниз. Молния расстёгивается с характерным негромким звуком, и у Торпа вырывается судорожный вздох.

— Продолжай… — шепчет он совершенно севшим голосом, явно позабыв об изначальном смысле этого мероприятия.

Она немного поводит плечами, и лёгкая шифоновая ткань спадает вниз, обнажая спину и собираясь на талии. Уэнсдэй лопатками ощущает его пристальный взор, даже сквозь музыку отчётливо слышит участившееся дыхание — и внизу живота возникает требовательный спазм. Стараясь игнорировать нарастающее возбуждение, она плавно покачивает бедрами в такт мелодии.

Алкоголь бушует в крови, распаляя жгучее желание и заставляя разум умолкнуть.

Закусив губу с внутренней стороны, чтобы окончательно не сдаться во власть проклятых гормонов и довести игру до конца, Аддамс скользит пальцами по шее, убирая волосы на одну сторону. Немного прогибается в пояснице и переступает с ноги на ногу — изящные ладони вновь проходятся по телу и медленно стягивают платье, позволяя ему упасть на пол.

Раздаётся скрип кровати — и она резко оборачивается, столкнувшись с Ксавье лицом к лицу. Он дышит тяжело и загнанно, потемневшие зелёные глаза лихорадочно блестят, руки тянутся к её талии, но Уэнсдэй ловко уворачивается от объятий.

— Я не разрешала прикасаться, — заявляет она, надменно изогнув смоляную бровь и отступая на два шага назад. — Сядь.

Она почти физически чувствует исходящее от него желание — и это будоражит кровь сильнее любого алкоголя. Торп покорно принимает правила игры и снова опускается на кровать.

Его длинные пальцы впиваются в чёрную простынь до побелевших костяшек, на руках от напряжения выступают вены.

Oh merda.

Почему это так эстетично?

Почему это так завораживающе?

Песня заканчивается, сменяясь другой, более быстрой. Уэнсдэй порочно прикусывает губу и приводит по ней кончиком языка — рациональное мышление окончательно отступает на задний план, уступая место крышесносному возбуждению.

— Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебя трахнуть… — хрипло шепчет Ксавье, неотрывно взирая на неё расширенными глазами.

— Отчего же? — она опускает взгляд на очевидное свидетельство его желания и выразительно приподнимает брови. — Прекрасно представляю.

Пульс стучит в висках, между бедер возникает тянущая пульсация, но Аддамс не намерена сдаваться так быстро. Заведя руку за спину, она щелкает застёжкой бюстгальтера — и невесомая кружевная паутинка падает на пол, обнажая грудь с твёрдыми сосками.

Торп непроизвольно подаётся вперёд, но немигающий взгляд угольных глаз пригвождает его к месту.

Уэнсдэй машинально облизывает губы и скользит пальцами сверху вниз — задевает мраморно-белый шрам под левой ключицей, обводит контуры напряжённых сосков, спускается ниже… Когда тонкая рука скрывается под резинкой кружевного белья, Ксавье вымученно вздыхает — его терпение явно на исходе. Замечательно.

Она и сама на пределе — лёгкое прикосновение пальцев к набухшему клитору прошибает всё тело мощным разрядом тока. Её пальцы слишком мягкие и нежные по сравнению с пальцами Торпа, загрубевшими от краски.