Семейные тайны

— И вы отправились туда, — пристав как бы помогал Ломскому рассказывать.

— Не сразу, — вздохнул Ломский. — Мне бы как Жангулова сказала, так бы туда сей же час и пойти, но нет, через два дня лишь собрался. В тот раз настроился заранее, всё бы у Петьки выпытал!.. Дверь у него не заперта была, прикрыта только. Захожу, а Петька там мёртвый валяется, порезал его кто-то. Три ножевых раны, одна под грудиной прямо, да две в печень, остывает уже. И всё перевёрнуто вверх дном.

— Дальше, — потребовал продолжения Шаболдин.

— Дальше я бумаги свои искать принялся, — Ломский снова вздохнул. — Поисковым артефактом не нашёл, а рыться смысла уже и не было, кто-то до меня порылся. Может, у Петьки и ещё какой отнорок был, да только ни мне, ни кому ещё он о том сказать уже не мог. Что в дом Саларьева я заходил и Петьку спрашивал, привратник вспомнил бы, вот я и решил тело уничтожить, чтобы ваши меня не искали. Испепелил тело белым огнём, прах да кости несгоревшие в узелок собрал, сунул узелок в саквояж и унёс.

— Белым огнём? — переспросил пристав.

— Запрещённая магическая практика, — вставил слово отец Роман. Ломский испуганно вздрогнул.

— Куда останки потом дели? — пусть и было о том в письме архимандрита Власия, спросил Шаболдин.

— Через забор дома Смигловича бросил, — ухмыльнулся Ломский.

Да уж, это он неплохо придумал. Слава у дома, что в своё время начал строить в Каменной слободе купец Смиглович и недостроили его сыновья, в Москве была недоброй. Забросили наследники Смигловича стройку из-за разорения отца, с горя застрелившегося, а их попытки продать недостроенный дом неизменно заканчивались внезапными смертями возможных покупателей. После третьей такой смерти Московская городская управа дом конфисковала, велела от греха обнести забором и уже два года никак не могла решить, что делать с ним дальше. Слухи о доме ходили, ясное дело, один страшнее другого, и храбрецов совать нос за забор не находилось. Хм, видимо, и правда, что-то там такое было, раз даже монахам останки Бабурова не открылись...

На том допрашивать Ломского прекратили, отправив его не в холодную, общую для арестантов, а в одиночку. Отец Роман испросил дозволения остаться пока в управе, чтобы у доктора не возникло соблазна предаться беспочвенным надеждам неизвестно на что, Шаболдин с ним вместе отправился к заведующему управою решать этот вопрос, мы с Елисеевым остались вдвоём. Обсуждать итоги первого допроса не стали, договорившись дождаться возвращения Шаболдина, и Фёдор Павлович погрузился в какие-то свои размышления. Я же перечитал список, составленный в ходе допроса. Итак, к кому же мог пойти Бабуров с целью вымогательства? Всего в списке значились пятеро:

Есин Илья Абрамович, купец. Прелюбодействовал с дочерью своею Дарьей, чем довёл до самоубийства супругу свою Ираиду. Предсмертная записка Ираиды Есиной имеется.

Земцов Иван Сергеевич, дворянин. Заразился от бляди стыдною болезнью и супругу свою заразил. Списки с заключений об обследовании бляди и жены Земцова имеются.

Милёхин Модест Никитич, купец. Утаивает доходы от управления наследством подопечной малолетней племянницы, оставленного отцом её. Список с завещания и биржевые выписки имеются.

Полянова Татьяна Андреевна, дворянка. В отсутствие мужа прижила неведомо от кого незаконную дочь, каковую и продала сразу после рождения чужим людям. Купчая на дочь имеется.

Фиренский Ардалион Феоктистович, изограф. Мужеложец. Собственноручно писанное письмо к любовнику имеется.

М-да, та ещё компания. Любого прямо хоть сейчас бери и в Сибирь. Ну, кроме Земцова разве что. К кому из них ходил Бабуров, хотелось бы знать... Кстати, на тот самый куш, что хотели урвать сообщники Малецкого, список вполне тянул. И кто именно на этот куш покусился, похоже, уже ясно.

— Алексей Филиппович, Фёдор Павлович, — Шаболдин вернулся в допросную, где мы его дожидались, — и как вам доктор Ломский?

— Редкостный мерзавец, — с чувством произнёс Елисеев. Мне оставалось только согласиться, что я и сделал.

— Вы, Алексей Филиппович, что скажете? — не унимался Шаболдин.

— Не врёт, — ответил я. — Но и правду говорит не всю, что-то укрывает...

— И что же, по-вашему? — это уже Елисеев.

— Скорее, не что, а кого, — да, точно, в этом я теперь был уверен. — Жену свою. По уму, надо и её брать под белы ручки да сюда везти. А лучше в женский монастырь для начала.

— А почему, Алексей Филиппович, вы считаете, что Ломский жену выгораживает? — судя по выражению на лице, Шаболдин понял, в чём тут дело, раньше чем успел спросить. Но раз уж спросил, отвечу...

— Потому что про эту Полянову он, скорее всего, через неё узнал. А нам о том — ни слова. Да и другие женщины наверняка в его записях упоминаются. Надо бы их разобрать поскорее.

— За Евдокией Ломской я сей же час пошлю, — Шаболдин вышел отдавать необходимые распоряжения. — Но вот с убийством Бабурова неожиданно вышло, — продолжил он, вернувшись через пару минут.

Неожиданно, это да. Но пока что само убийство вполне укладывалось в ту схему, что я мысленно составлял — Бабуров и правда решил действовать отдельно от остальной шайки Малецкого, и речь вправду шла о большом куше. Кто, интересно, из списка самый денежный? Как я понимал, это или растлитель-кровосмеситель Есин, или обкрадывающий племянницу Милёхин. Но выяснить не мешало бы...

— Вы-то, Алексей Филипович, в разборе бумаг Ломского поучаствовать не желаете? — поинтересовался Шаболдин.

Я призадумался. С одной стороны, было бы интересно, пусть и удовольствия никакого я с того не получу. С другой... С другой если, то по-настоящему-то меня интересует только убийство Бабурова, а раз так, то и бумаги Ломского мне нужны те лишь, которые он Малецкому не передал. И не просто записи, а бумаги, подтверждающие и доказывающие неблаговидные дела тех, о ком записи упоминают. А ещё интереснее мне те бумаги, которые Бабуров у Ломского украл. Потому что пришла мне в голову мысль, что убить Бабурова могли не только другие сообщники Малецкого, но и те, у кого этот дурак пытался самостоятельно вымогать деньги. Да, говорило мне предвидение о сложностях, что принесёт мне арест доктора Ломского, вот те самые сложности и воспоследовали. Вот всё это, за исключением упоминания о предвидении, я Шаболдину и Елисееву и сказал, только куда более вежливо.

— Да, Алексей Филиппович, про ваш интерес в этом деле я помню, — сказал Шаболдин, а Елисеев согласно кивнул.

Я же продолжал думать, к кому бы мог пойти за лёгкими, как ему наверняка казалось, деньгами, Бабуров, и решил, что либо к Есину, либо к Милёхину. Судя по рисунку, сделанному изографом Федотовым, у Бабурова на лице было написано, что он небогатый мещанин не знаю в каком поколении, и дворяне Земцов да Полянова могли бы его даже на порог не пустить. А к мужеложцу Фиренскому Бабуров и сам бы не рискнул отправиться, хе-хе. Да и денег у Есина и Милёхина, пожалуй, побольше...

— Со списком-то что делать собираетесь? — спросил я, скосив глаза на так и продолжавшую лежать на столе бумагу.

— Допросить всех и каждого, — решительно ответил Шаболдин. — А там кого церкви передать для покаяния, а кого и на суд скорый да справедливый отправить.

Спорить тут было не с чем и я просто вернулся к своим размышлениям. Итак, насчёт большого куша я почти наверняка прав, а уж насчёт ключевого значения раскрытия убийства Бабурова для распутывания всего этого клубка прав однозначно. Но как теперь искать убийцу? Ясно пока лишь то, что это мужчина — женщина бы за нож не взялась. И, скорее всего, никакого другого отнорка, как выразился Ломский, у Бабурова не имелось, и те бумаги, что он украл у доктора, забрал убийца.