Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Продавец, не выходя из состояния задумчивости, поднял голову, перевел взгляд на потолок и проворно зашевелил губами, что-то про себя считая, романтические фонарики, мерцавшие у него в роговицах, померкли.

– Молодец, зайка!
– вновь одобрительно хмыкнул Невский.
– Актер Малого театра! Ну будто действительно не ведает, сколько это стоит.

Продавец хоть и знал немного русский язык, но не настолько, чтобы понять Невского. Продолжая шевелить губами, он придержал на макушке чуть было не свалившуюся фреску, прикрыл глаза.

– Ах, как держит паузу, - восхитился Невский, - вы обратите внимание - как держит паузу!

Продавец словно бы не слышал его, целиком ушел в себя. Наконец он выпрямился с решительным видом, будто, кроме благословения, получил от аллаха наказ: ободрать этих "рашен" как липку, не то не будет ему отпущения грехов, произнес жестко, действительно актерским, хорошо отрепетированным голосом:

– Тысяча восемьсот долларов!

– Для нас это - не деньги, - Невский хмыкнул, - но триста долларов ты для порядка все же скости.

– Айм сори, - продавец, придерживая на макушке феску, наклонился, сморщился, будто сердце у него прихватила боль, полногубый рот обиженно дернулся, пополз в сторону.

– Тысяча пятьсот!
– твердо поизнес Невский и скрестил руки перед собой в популярном жесте: "Стоп, дальше нельзя!" - Больше не дам. Соглашайся, зайка!
– Он приятельски, будто тысячу лет знал турка, подмигнул ему, затем хлопнул рукой по плечу.
– Ну? Говори, что "моя твоя согласна" и дело с концом.

– "Дело с концом" - вас ист дас? Вот ит?
– путая немецкие, английские и русские слова, спросил продавец.

– Дас ист - полторы тысячи долларов. Тысяча пятьсот. Гут?

Продавец снова задрал голову, угас лицом и начал по второму заходу шевелить губами.

– Сейчас мы возьмем и уйдем, - сказал Невский, - он ведь за нами вприпрыжку бросится. И пиво с "висики", по турецкому народному обычаю, что-то перестал предлагать.

– Я согласна, - по-русски, ломано, произнес продавец.

– Ах ты, моя милая, - громко захохотал Невский, восхищенно тряхнул головой, - согласна, значит? Ну тогда держи мани! Хотя надо было бы ещё поторговаться, - Невский отсчитал от пачки полторы тысячи, покосился на Ирину, - вы, Иришечка, браслетик с руки не снимайте, пусть он украшает вас.
– И тут же повысил голос, всем своим телом отодвинул продавца в тень: - Ты мне сертификат давай, сертификат!
– Невский потыкал пальцем в браслет.

– Йес! Но проблем!
– Продавец в ответ мелко покивал феской.

Через минуту они уже снова были на улице. Пронзительно трещали цикады, сверчки, разные ночные жучки, мухи, кузнечики, мошки, прочая летающая голосистая дрянь, с моря тянуло легким низовым ветром, пахло свежестью, цветами, ещё чем-то терпким, восточным. Далеко над головой, зряче, осмысленно, будто живые, помаргивали звезды.

– Мусульманин, когда он что-то продает неверному, решает главную задачу... Она аллахом перед ним поставлена. Обмани кафира! А кафиры - это мы с вами. Неверные, то есть. Поэтому на будущее, Иришечка, учтите: сумму, которую с вас запрашивают, делите пополам, от половины отнимайте треть, и уж потом, от этой новой суммы, и торгуйтесь. Это уже будет более-менее реальная цена.

– Но вы-то не стали сбивать цену. Даже наполовину. Почему?

– Этого паренька в феске контролирует отель "Имбат", тут обмана много меньше, чем в городе, но в городе, особенно когда вы пойдете в здешний "караван-сарай", в торговые ряды, контроля такого уже не будет. В "караван-сарае" надо торговаться и торговаться...

– И все равно обманут.
– Ирина засмеялась.

– Почти всегда - да.
– Невский остановился, задышал шумно, обдавая Ирину перегаром.
– А куда мы, собственно, идем? Я уже забыл, куда мы шли.

– Лучше всего - в номера, - сказала Ирина и, поежившись, обхватила себя крест накрест руками, словно ей было холодно, хотя турецкая ночь была тепла и романтична.
– Уже поздно.

– Великолепная мысль - в номера!
– одобрил Невский.
– Пошли в номера, в наши славные меблирашки! Вперед с песнями и гиканьем под трехцветным российским флагом!

– Ты устала?
– с непривычной нежностью в голосе спросил Поплавский Ирину, она удивленно глянула на него: давно муж не был таким размягченным, участливым. И лицо у него отчего-то виноватое...

А в общем, все понятно - ему так достается в этой жизни, в этом перевернутом мире, где нет ни одного видимого ориентира. Она поглядела на браслет, на камни, словно бы разговаривающие друг с другом, переливающиеся таинственно, неземно, качнула головой.

– Нет, не устала. Хотя... хотя есть немного. Но это не страшно, это... это ничего не значит.

– Вот и молодец!
– обрадованно проговорил Поплавский, погладил её по плечу: - Ты у меня умница!

В ответ Ирина благодарно опустила глаза, поймала свет, идущий от браслета - ну какая же женщина способна отказаться от разглядывания драгоценностей?
– это же целое действо, представление, это что-то такое, чему и точного названия нет, - она ощутила жалость и нежность к мужу... Прижалась щекой к его крепкому теплому плечу, замерла. Потом, очнувшись, спросила совсем не то, что хотела спросить:

– Невский - богатый человек?

– Очень, - быстро, словно бы ждал этого вопроса, ответил Поплавский.
– И могущественный. С фантастическими связями.

– С фантастическими связями, - задумчиво повторила Ирина слова мужа, вновь со вздохом прижалась к его плечу, - но это его связи, его, а не наши... И...

– Надо сделать так, чтобы они были и нашими связями, - перебил жену Поплавский.
– И нашими тоже, так будет точнее, - он специально сделал ударение на "и", - ты правильно подметила: "и..."

– Если честно, я хотела сказать другое: нам, в конце концов, наплевать на этого твоего... и на его связи. У нас есть гораздо большее ты и я, - Ирина отдернула дымчатую струистую занавеску на окне, обнажая черное звездное пространство, похожее на бездну, - ты и я...

– Нет, нам Александра Александровича никак нельзя сбрасывать со счетов. И тем более терять.
– Поплавский погладил жену по теплой, нежно пахнущей духами голове, склонился, поцеловал в волосы. Вздохнул, снова поцеловал: - Ты хорошо пахнешь. Вкусно.