Семья Берг
Шрифт:
— И вот здесь немного морщит.
— Где морщит? — опять дернула. — Нигде не морщит. Ну как, нравится?
— Кажется, ничего.
— Нет, вы только послушайте — он говорит «ничего»! Да это не «ничего», это то, что вам надо. В других магазинах вам такого не продадут.
Смущенный ее напором, Павел объяснил:
— Я ведь костюмы никогда не носил.
— Сейчас я его быстро зашью на зингеровской машинке, будете носить и останетесь довольны. Надо вам и пальто, — и приказала мужу: — Муля, принеси из задней комнаты разных цветов и фасонов, большого размера. Вот это вам особенно
— Нет, не успел.
— Ой, так я же познакомлю вас с одной очень интересной девушкой.
Женитьба была последним делом, о котором хотел бы думать Павел:
— Спасибо, мне теперь не до этого.
Но женщина загорелась желанием сватать и вцепилась мертвой хваткой. Сидя за ножной швейной машинкой «Зингер», она быстро-быстро говорила:
— Ой, так вы же не знаете — это такая девушка, такая девушка! Такой кристальной чистоты девушка! Таких теперь больше нет.
Павел отговаривался:
— Я совсем об этом не думаю.
— Может, вы боитесь, что она отстала от времени? Уверяю вас — совсем не отстала. У нее очень передовые взгляды, она девушка новой формации.
Муж скептически ее прерывал:
— Формации-швармации. Скажи ты ему просто, что она есть на самом деле.
— Отстань! Вы не слушайте его, он ничего не понимает в девушках.
— Это я-то не понимаю? А как же я выбрал тебя?
— Со зрением плохо было, вот как. Вы, товарищ красный командир, только ее увидите, сразу влюбитесь.
Муж продолжал перебивать:
— Муся, ты что, не знаешь, что теперь евреи хотят жениться только на русских девках? Все евреи женятся на русских девках.
— На русских? На этих шиксах? Так они же почти все потаскухи. А это такая чистая девушка, такая невинная.
— Кому это теперь интересно? Я тебе говорю — евреи теперь женятся на русских.
— Вот я ему покажу ее фотографию, она такая хорошенькая, он сразу влюбится.
На фото Павел увидел удлиненное миловидное лицо, изящно очерченные миндалевидные глаза с поволокой.
— Что, красивая? Она работает в магазине военной одежды.
— Да, хороша. Только мне теперь не до любви.
— Эх, вы, мужчины — не умеете словить свое счастье!
Все еще усмехаясь замечанию Мули «Когда мне все это не нравится» и настойчивому сватовству Муси, Павел пошел в другой магазин — купить ботинки. Опять расспросы — откуда он, что делал? Евреям до всего есть дело.
— Какие ботинки хотите, товарищ красный командир — со скрипом или бэз?
— Лучше без.
— Ну, бэз так бэз.
Ботинки были высокие, с длинной шнуровкой. Павел впервые попробовал завязать шнурки. Но загрубевшие пальцы бойца-кавалериста, привыкшие затягивать подпруги седла, держать поводья лошади, стрелять из пулемета и крепко сжимать рукоятку шашки, не слушались. Ему пытались помочь:
— Товарищ красный комадир, вы сделайте две петельки и потом перехлестните их — вот так.
Опять не вышло, и Павел смутился:
— Я уж лучше потренируюсь дома.
Но ему и дома никак это не удавалось. Он недоумевал: как же это маленькие дети учатся сами завязывать шнурки? Павел топтался
в ботинках — шнурки развязывались, он надевал пиджак — тот свисал с плеч. Но трудней всего оказалось завязывать галстук — ничего не получалось. Он расстраивался, даже злился: да, тяжело привыкать к гражданской одежде. Решил: «Пусть гражданский костюм пока повисит до случая, а я все-таки куплю себе новую военную одежду».9. В Третьяковской галерее
Павел вспомнил о Третьяковской галерее, про которую рассказывал ему художник Минченков в Каменске. Накануне он не успел туда пойти, но ему очень хотелось увидеть картину «Три богатыря», посмотреть на настоящего Алешу Поповича. А заодно увидеть картины пейзажиста Исаака Левитана. Он стал расспрашивать, где галерея и как туда пройти, но никто в общежитии не знал Москвы и не слышал про галерею. Только одна пожилая женщина-гардеробщица грустно и тихо спросила:
— А вам зачем туда, гражданин военный?
— Да вот хочу увидеть картины, особенно художников Васнецова и Левитана.
При звуках этих имен она слабо улыбнулась, как будто тень прошлого скользнула по лицу:
— Хотите, я дам вам путеводитель по Москве? Только, пожалуйста, с возвратом, он мне дорог как память.
— Спасибо, я обязательно верну.
Впервые присмотревшись к ней, Павел увидел на усталом бледном лице черты былой красоты и холености и решил: «Наверное, из бывших, какая-нибудь разоренная дворянка». Она протянула ему старое издание в хорошем переплете и с просящей улыбкой повторила:
— Только, пожалуйста, не забудьте вернуть. Это память.
— Обещаю, что верну. А вы бывали в галерее?
— Работала там, в прошлом я была искусствоведом.
Павлу стало неловко от мысли, что перед ним в гардеробной сидит образованная дама, которая, очевидно, потеряла все, что имела. Надо было как-то отблагодарить ее. Как? Он шел по площади, и навстречу попалась такая же немолодая женщина в ободранном старом пальто, с признаками истощенности в лице. Жалобным голосом попросила:
— Гражданин военный, купите цветы. Сама собирала.
Она протянула Павлу небольшой букетик полевых цветов. Покупка цветов ему в голову не приходила, но стало жалко эту женщину.
— Что же мне с ними делать?
— Подарите вашей невесте или даме, которая вам нравится.
Павел никогда цветов не дарил, а тут подумал: действительно, почему бы не подарить их гардеробщице? А заодно и дать денег этой женщине. Он купил букет, заплатил вдвое и принес гардеробщице-искусствоведу:
— Это вам, с благодарностью.
— Мне? — она уткнула лицо в цветы и заплакала, ее плечи дрожали. — Спасибо вам. Мне уже так давно никто не дарил цветов.
В тот день Павел опять дошел до Красной площади — полюбоваться Кремлем и пышным храмом Василия Блаженного. На этот раз у него был путеводитель и он читал о том, что видел. Строили этот собор два русских «мастера каменных дел» Постник Яковлев и Барма. Под собором они прорыли секретные ходы, ведущие в царский дворец в Кремле. По легенде, Иван Грозный приказал выколоть обоим строителям глаза, чтобы никто, кроме него, не знал этих ходов.