Семья Берг

— Конечно, захочет — у нас есть книги Квитко и я читаю их Алеше.

— Ви, ви читаете на идиш?

— Нет, конечно. Я читаю перевод его стихов на русский.

— Ой, но это же совсем не то. Ви даже представить себе не можете, как красиво он пишет на идиш. Ой, так красиво!

— Я охотно верю. Спасибо, что сказали.

Алеша загорелся идеей идти в библиотеку, где еще никогда не был, тем более — на вечер поэта, о чем вообще не имел никакого представления.

— Только ты должен вести себя вежливо. Обещаешь?

Конечно, он все обещал, только бы пойти.

Но Августа заболела, и поход решили отменить. Алеша капризничал и хныкал:

— Хочу слушать стихи, хочу слушать стихи.

Тогда вызвался Павел:

— Я с удовольствием свожу Алешу на вечер Квитко. Мне и самому хочется увидеть знаменитого поэта и послушать в исполнении автора стихи на идиш. Я уже порядочно подзабыл свой первый язык.

В те годы Лев Квитко выпускал много книг стихов для детей. Только в 1928 году вышло семнадцать его книг. Павел видел две-три из них у Алеши, это были русские переводы.

* * *

У входа в одноэтажный дом, переделанный под библиотеку для детей, висело приглашение:

«Сегодня состоится выступление известного еврейского детского поэта Лейба Моисеевича Квитко».

В небольшом зале, заполненном книжными полками, выструганными из свежих досок, собралось двадцать детишек от пяти до восьми лет, пришедших с мамашами, умиленно глядящими на поэта. Квитко было уже под сорок: полноватый, седой, с типичными еврейскими чертами — длинным носом и глазами навыкате. Он родился и вырос в еврейском местечке на Украине, учился в хедере, рано осиротел, жил в бедности, работал с десяти лет. Но уже тогда сам старался учиться. Все это было похоже на детство самого Павла.

Поэт, улыбаясь, рассказывал:

— Ну вот, ребята, я начал писать стихи в двенадцать лет. Очень мне это нравилось. Думаю, если вы попробуете, вам тоже понравится. Но я не только стихи писал, я много и тяжело работал в городе Киеве, потом в Германии, после революции. Я даже стал членом немецкой коммунистической партии. Но там стали хозяйничать фашисты, меня могли посадить в тюрьму, и я вернулся на Родину. Я знал, что в Советском Союзе я стану свободным гражданином, здесь меня никто не посадит в тюрьму. Да. Это большое счастье — жить в Советском Союзе. Я приехал в город Харьков, работал там рабочим на тракторном заводе. Вы живете в Москве, здесь тракторов нет. Видели вы их в кино?

— Видели! — кричали ребята.

— А я их делал своими руками, — и показал натруженные руки.

Это вызвало уважение у аудитории.

— Я пишу стихи на еврейском языке идиш. Вы знаете этот язык?

Ребята молчали.

— Тогда я прочту вам одно-два стихотворения на идиш, а потом буду читать переводы на русский. Знаете, что такое перевод и переводчик?

Волик, приятель Алеши, поднял руку:

— Я знаю, моя мама переводчик.

Квитко заинтересовался:

— А что же твоя мама переводит?

— Деньги. Мой папа всегда говорит, что она зря переводит деньги. Значит, она переводчик.

Все громко рассмеялись, Фрида Гершкович сидела красная как рак и дергала сына за руку:

— Ой, Волик, что тебе всегда надо вылазить вперед, ужасный мальчишка?

Наконец, посмеявшись вволю, Квитко сказал:

— Мои переводчики не совсем такие. Это те, кто делает перевод с языка на язык, — я написал на идиш, а мой хороший друг-поэт перевел на русский. Это Сергей Михалков, который написал «Дядю Степу». Мое стихотворение называется «Лемеле хозяйничает».

Он читал, а ребята хохотали. Смеялись и мамы, и Павел тоже:

Мама уходит, спешит в магазин: — Лемеле, ты остаешься один, Мама сказала: — Ты мне услужи, Вымой тарелки, сестру уложи, Дрова наколоть не забудь, мой сынок, Поймай петуха и запри на замок. Сестренка, тарелки, петух и дрова… У Лемеле только одна голова! Схватил он сестренку и запер в сарай, Сказал он сестренке: — Ты здесь поиграй! Дрова он усердно помыл кипятком, Четыре тарелки разбил молотком. Но долго пришлось с петухом воевать — Ему не хотелось ложиться в кровать.

Взрослые зааплодировали, а за ними начали хлопать в ладоши и ребята.

— Теперь послушайте стихотворение «Анна-Ванна бригадир»:

— Анна-Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят! Мы их не обидим: Поглядим и выйдем! — Уходите со двора! Поросят купать пора, После приходите. — Анна-Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят! И потрогать спинки — Много ли щетинки? — Уходите со двора, Лучше не просите, Поросят кормить пора, После приходите. ……………… — Анна-Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят! — Уходите со двора, Потерпите до утра. Мы уже фонарь зажгли, Поросята спать легли.

Опять было много аплодисментов и смеха, ребята очень развеселились, стали изображать поросят, хрюкать. Добрый и веселый поэт смеялся вместе со всеми.

* * *

Возвращаясь с выступления, Алеша подпрыгивал и изображал из себя поэта, твердя в ритм шагов:

— Анна-Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят! Анна-Ванна, наш отряд Хочет видеть поросят…

— А знаешь, Паша, я тоже хочу стать поэтом. Я тоже буду писать про Анну-Ванну и поросят.

— Хорошо, Алешка, становись поэтом, и мы будем все приходить на твои выступления. Но чтобы стать поэтом, надо быть очень добрым, как этот поэт Лев Квитко. Он очень добрый человек, он пишет стихи для детей, у него редкий талант. Ты постарайся запомнить этот вечер.

Очевидно, на Алешу чтение стихов произвело сильное впечатление, в нем даже заговорила будущая поэтическая жилка. Однажды он вдруг похвастался перед родителями и Павлом:

— А я тоже сочинил стих.

— Какой? Прочти.

Мальчик забрался на седло, закачался, как будто скачет верхом во весь опор, и продекламировал:

На коне Веселом Я скачу по селам, Шпоры дам в бока коню, Всех врагов я разгоню.

— Очень интересный стих; — отреагировали взрослые, тематика военная. Пробуй сочинять еще.

С той поры Алеша заболел стихотворством, он часто бормотал про себя какие-то слова, и иногда случалось, что они звучали очень складно.

Августа говорила Павлу: