Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Иван Титов не шевелился: притворился убитым, и вскоре огонь по нему несколько ослаб. Не выдавая себя ни малейшим движением, он осторожно приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, как с одной стороны, держась за обшитую тесом стену, к окну крадется Ефремов с гранатой в руке, а с другой - к двери пробирается Глебов. Мысленно Титов торопил их: "Быстрей, быстрей!" От этого зависела его жизнь, которая висела на волоске. Он уже решил: как только ефрейтор бросит в окно гранату, он в тот же миг одним броском достигнет здания. И тогда он спасен. А здесь, на открытой местности, в каких-нибудь ста метрах от дула фашистских автоматов и в пятидесяти метрах от вражеских трупов, он чувствовал себя совершенно беспомощным, беззащитным, так нелепо попавшим в западню. Пожалел, что залег: надо было бежать, невзирая на огонь.

Максима Братишку бросило в холодный пот: пули врага впивались в землю прямо у него перед носом. Еще одна очередь - и все, конец. Он понимал - стреляют из настежь распахнутых окон. И Братишка с быстротой звука разрядил весь магазин автомата по темным проемам, изрыгающим огонь. На какое-то время огонь из окон прекратился. И тут Максим увидал Емельяна и Ефремова.

Емельян подошел уже к самой двери, осталось сделать только последний шаг, но его опередил Казбек: он метеором влетел в темную пасть двери и был убит наповал автоматной очередью. Глебов отпрянул и, быстро выхватив из кармана лимонку, швырнул ее в дверь. И почти одновременно, подкравшись с другого угла, Ефремов бросил гранату в окно, из которого бил автомат. Взрывы ухнули один за другим, глухие и, как показалось Братишке, не очень сильные. Зазвенело стекло - и автомат умолк.

–  Вперед!
– крикнул Братишка самому себе и Титову и, перепелом подхватившись с земли, бросился к зданию. Он видел, как Ефремов швырнул в окно вторую гранату и вслед за взрывом сам бросился внутрь здания, в которое одновременно через дверь входил Глебов.

Но едва Титов и Братишка добежали до здания аэродрома, как услыхали резкий гулкий грохот у соседнего домика, где размещался гарнизон: оттуда бил пулемет. Но куда? Свиста пуль не было слышно. Во всяком случае, пулемет стрелял не по Титову и Братишке, притаившимся под крышей здания аэродрома, и уж конечно не по пограничникам, которые в это время находились внутри здания. И вдруг Братишка, выглянув из-за угла, все понял.

–  По нашим бьет. Смотри - наши сюда бегут от кустов, пленных освободили!

Действительно, от кустов, где была засада, бежало человек двадцать пленных с оружием и без оружия. По ним и хлестал пулемет от соседнего здания. Титов, не говоря ни слова, одним рывком переметнулся туда, бросил гранату - и пулемет замолчал.

А в здании аэродрома звонил телефон. Глебов нерешительно взял трубку и отозвался. На другом конце кричали:

–  Наконец-то!,.. Черт возьми! Что у вас там случилось?..

–  Ничего особенного, - ответил Глебов.
– Пленные комиссары взбунтовались. Приводим их в чувство.
– И затем, отнеся от себя микрофон на расстояние вытянутой руки, стал кричать громко: - Алло! Алло! Опять пропали… Ничего не слышу. Ну и связь, черт бы ее побрал!
– И положил трубку.

Они захватили документы, на всякий случай новенький офицерский мундир с лейтенантскими погонами, оружие.

Когда вышли из помещения, стрельба уже прекратилась, но в воздухе рокотал мотор, и группа бывших военнопленных вместе с Титовым и Братишкой, задрав головы, смотрела на самолет, который заходил на посадку, не подозревая, что произошло на аэродроме в течение последних тридцати минут. Братишка ликовал. Да только ли он один! Но Емельян пытался внешней строгостью подавить свою радость. Сказал тоном приказа:

–  Встречаем самолет вчетвером: я с Братишкой подхожу с правой стороны, Титов с Ефремовым - с левой. Задача -захватить самолет вместе с экипажем и пассажирами. Желательно взять живьем. А вы, товарищи, - это касалось бойцов, вооруженных трофейным оружием, - будете на подхвате, как резерв.

И в этот момент худой, изможденный боец с хмурым, заросшим черной щетиной лицом сказал:

–  Разрешите и мне с вами, Емельян Прокопович?

Неожиданное обращение по имени и отчеству и уж очень знакомый голос заставили Глебова внутренне вздрогнуть, сосредоточиться, пристально взглянуть на обращавшегося к нему человека с худым желтым лицом, на котором неистово блестели каким-то неестественно ярким блеском большие темные глаза.

–  Федин?! Вы?..
– не веря своим глазам, негромко произнес Глебов, узнав в бывшем пленном бойца своей заставы.
– Значит, вы живы?.. А мы вас считали… - он хотел сказать - погибшим, но сказал: - пропавшим без вести… Ну ладно, потом доложите, - заторопился он: самолет уже коснулся земли и бежал по зеленому полю.
– Пошли. Остальные - укройтесь в помещении, не маячьте здесь!..

На ходу Глебов говорил своим товарищам:

–  Если вдруг летчик распознает и попытается подняться в воздух, открываем огонь по кабине и гранаты под хвост. Ясно?

Но это оказалось излишней предосторожностью. Не успели добежать до самолета, увидели - из открытой двери по маленькой бортовой металлической лесенке спускался полный, невысокого роста, кругленький, точно колобок, майор в авиационной форме. За ним, заняв весь дверной проем, стоял тоже офицер - летчик. Глебов и Братишка остановились меньше чем в полсотне метров от самолета и взяли под козырек: Емельян впереди, Максим в пяти шагах сзади. Майор, устало раскачиваясь на коротких толстых ногах, с большим портфелем под мышкой, не обращая внимания на встречающих, медленно двинулся вперед. Нет, он ничего не подозревал: он просто сердился, что его встречает не офицер, а каких-то два болвана, которые не соизволили даже подойти поближе. Он уже приготовил тираду ругательств в адрес этих двух истуканов с автоматами на шее и их начальника, который, очевидно, дрыхнет. Правда, еще очень рано, но разве не звонили сюда о прибытии майора? Мог отоспаться днем, а сейчас встретить начальство как положено.

Зато летчик не был столь беспечным. Уже идя на посадку, он заметил что-то неладное на аэродроме. Теперь же подозрения его усиливались, и он не торопился выходить из самолета. Он ясно видел, что к самолету бежали четверо - где же остальные двое? И тут он в какое-то мгновение заметил трупы своих солдат возле здания аэродрома. Сомнения быть не могло он определенно видел трупы солдат фюрера. То-то, еще находясь в воздухе, он смутно улавливал сквозь гул мотора нечто похожее на пулеметную трескотню. Недолго раздумывая, летчик потянулся рукой к кобуре парабеллума, но Братишка, державший палец на взводе, опередил его: на ходу стреляя из автомата по двери самолета, бросился вперед. От такой неожиданности майор уронил портфель и неуклюже присел.

–  Руки вверх!
– скомандовал ему Глебов по-немецки, наставив в лицо дуло автомата. Майор подчинился.

Подбежал Ефремов, обезоружил офицера, подобрал его портфель. Братишка и Титов вытаскивали из самолета тело убитого летчика. Глебов спросил Максима:

–  Сумеешь лететь?.. Такой трофей, - он кивнул на майора, - было б неплохо доставить за линию фронта. И портфель под стать хозяину - сундук целый.

–  Постараюсь, - весело ответил Братишка и полез в самолет. Глебов крикнул ему вдогонку:

–  Сколько человек в нем может разместиться?

–  Сами да пассажир с портфелем - пожалуй, и все, - отозвался Братишка уже из самолета.

–  Товарищ лейтенант, - обратился умоляюще Ефремов, - нам бы еще для Федина местечко…

Взгляд Глебова снова столкнулся со странными глазами Федина, какими-то совсем другими, совершенно не похожими, на те, которые знал раньше Емельян. В них не было прежнего сарказма, желчи, презрительного высокомерия и подчеркнутого недовольства своей судьбой. Новые глаза Федина теперь выражали застывшую боль и ужас, не страх, а именно ужас, рождавший жестокую ненависть и жажду мести. Федин познал всю жуть фашистского плена.