Сердца Лукоморов

– Квак, квак, квак. Вот он, голубчик. Вот он, негодяй, молодость и кварасу мою погубивший! Вот он, кваторый квак в воду кванул! И ведь смотри, что удумал! Он себе козью морду соорудил, плвастическую операцию сделал, думал, не узнаю я его! А рога-то! Рога-то! Люди добрые, существа болотные, посмотрите все скорее, он меня, молодую, кварасивую, на всё болото опозорил! Он мне, несчастной, не успев жениться толком, уже рога наставил!

Насчёт утраченной красы она, конечно, сильно загнула, нельзя потерять то, что не имеешь, и насчёт рогов тоже что-то напутала. Если я и наставил рога, то только самому себе, но в чём-то она была права, и мне стало стыдно. Я потупился и молча переминался с ноги на ногу.

Когда же я решился и поднял глаза, из-за спины моей Царевны выглядывала чёрная борода Черномора, рыжая шевелюра Буяна, острый нос Ярыжки, две одинаково неровно постриженные вихрастые головы Вепря и Медведя, а за ними подоспел и Обжора, который что-то жевал не переставая. Не было видно только Лукомора, который почему-то не вышел на шум, и который был мне так нужен.

– Всё, кварасавчик, - квакнула моя Царевна.
– Не хотел добром, придётся отвечать перед судом.

– Зачем перед судом-то?
– испугался я.
– Может быть, сами, между собой, миром решим?

– Решать теперя я тут всё буду!
– бесцеремонно раздвинув всех, вышел вперёд неряшливого вида мужик с окладистой бородой, толстый, с кружкой в руках, одетый в зелёный кафтан и зелёные сапожки.

– А ты кто такой будешь, чтобы решать?
– не выдержал я такого вмешательства в мою, по сути, личную жизнь.

– Ах ты, сопливый мальчишка! Я - Дмитрий Шемяка!
– побагровел мужик.
– Я здесь суд и я здесь судья! Меня поставили суд вершить на болоте! Я великого князя московского Василия Второго, Тёмного, судил! Я - родной внук Дмитрия Донского!

– В семье не без урода, - вздохнул тихо рядом со мной Яшка.

– Почему Тёмного?
– удивился я.
– Что за странное прозвище у великого московского князя?

– Его и Тёмным прозвали благодаря мне!
– выпятил гордо живот Шемяка.
– Я его судил и ослепил!
– восторженно воскликнул толстый Шемяка. Вот он в историю через меня и вошёл как Василий Тёмный! Тёмный потому, что слепой был, в темноте проживал. Кто бы его по-другому помнил, если бы я к нему руку не приложил?! Понял теперь, умник, как в историю попадают?!

– Теперь я всё понял, - презрительно глядя на толстого Шемяку, кивнул я.
– Теперь я знаю, что значит выражение "Шемякин суд". И насчёт того, как в историю порой попадают, я теперь тоже понял. Великий князь московский Василий Тёмный заслуженно вошёл в историю за силу духа, за благородство, а ты в неё попал - за предательство, за войны междоусобные и суд неправедный и жестокий.

Вообще интересно, сколько же за собой по настоящему великие и достойные люди мелких людишек, вроде тебя вот, в историю тащат!

– Это я-то - мелкий?!
– заорал, ещё больше побагровев, Шемяка, хватаясь за саблю, висевшую на поясе.
– А ну, взять его! Взять этого разбойника!

Выскочили откуда-то несколько здоровых мужиков в такой же, как у Шемяки, зелёной одежде и лихо заломили мне руки за спину, силой заставив опуститься на колени.

– Так-то лучше будет, - кивнул довольный Шемяка.
– Ты постой вот так, а я суд буду вершить...

– Да какой ты судья?
– возмутился, не выдержав, задиристый Буян. Орёшь на всех только. И все приговоры твои наперёд можно предсказывать: казнить да повесить, ты ничего другого не ведаешь.

– Почему это не ведаю?!
– заорал рассерженный Шемяка и с увлечением принялся перечислять, загибая пухлые пальцы.
– Могу повесить! Могу утопить! Могу ослепить! Могу четвертовать! Могу на кол посадить! Могу голову отрубить! Могу лошадьми на части разорвать! Во, видишь какое разнообразие?!

– Вижу, вижу, - хмуро согласился Буян.
– Только где же милосердие?

– Меня на суд не для того ставили, чтобы я милосердие проявлял, оскалился Шемяка, и указал своим слугам на Буяна.
– И этого берите, разговаривает много! Шемякин суд будет!

Ещё несколько зеленых молодцев, которых становилось все больше, навалились на Буяна, скрутили и поставили рядом со мной.

– Тащите их за мной!
– распорядился важно Шемяка, поворачиваясь спиной и направляясь за угол трактира.

Нас с Буяном поволокли следом, наградив по дороге щедрыми пинками.

Перед дверями трактира лежала пузатая бочка, на которую с трудом влез, и уселся на ней верхом Шемяка. Нас с Буяном силой поставили перед ним на колени. Остальные сбились кучкой в стороне, отгороженные зелеными слугами.

– Ну, где там эта соломенная вдова?
– спросил Шемяка.
– Давайте её сюда, пускай жаловаться начинает. Люблю, когда жалуются!

– Квак прикважете, - выскочила на середину Царевна.
– Я в этом деле существо высококвалифицированное.

– Ну, если квалифицированное, то не молчи, давай, валяй, начинай, излагай свои проблемы, - милостиво взмахнул пухлой ладонью Шемяка.

– А чего там излагать?
– вытаращилась на него Лягушка.
– Дело на болоте самое обычное. Напились молодцы чая вприсядку, пошли из лука стрелять на болото. Одна стрела ко мне попала. Пришел вот этот молодец за стрелой, обещал жениться, а потом взял и убёг. Бросил меня молодуюууууу!

– Замолчи уже! Слышали тебя, - зевнул судья.
– Вас, зелёных, шут поймешь, молодые вы, или старые. Надоела.

– Квак скважете!
– испуганно попятилась Лягушка.

– С тобой, зелёная, все ясно. Кто ещё жалобу на него подавал? Кто к пришлому иски имел? Кто с него взыскать хотел?

Вокруг стояла гнетущая тишина. Все молчали, сдерживая дыхание, низко опустив головы. К Шемяке подбежал Ярыжка, что-то быстро зашептал ему на ухо, показывая пальцем на меня и Черномора.

– Так, так, так, - протянул, оживившись от услышанного, судья.
– Ты, Ярыжка, постой тут рядышком, далеко не уходи, понадобиться можешь. Такие, как ты, всегда нужны. А ты, Черномор, поди сюда.

Черномор неуверенными шагами вышел вперёд.

– Ты что же иск не предъявишь пришлому?
– грозно нахмурился Шемяка. Почему не просишь взыскать с него?

– А чего мне с него взыскивать?
– отвел взгляд в сторону Черномор, потирая моментально вспотевшую лысину.

– Нечего, значит, тебе с него взыскивать?
– прищурился хитрый Шемяка.
– А чем он тебе за ночлег и еду заплатил?

Черномор угрюмо молчал, а мне стало нестерпимо стыдно за то, что я, спасаясь бегством от женитьбы на Лягушке, не оплатил еду и ночлег, и подвел ни в чём не повинного человека.