Сердце бога
Шрифт:
– Завтра едешь на полигон. У тебя теплое белье, одежда есть? Там зимой колотун страшный.
– Чем мне там заниматься? – осмелился спросить инженер, потому что КаПэ пребывал в неплохом расположении духа.
– «Востоком». Постановление ЦК и Совмина о том, что человека надо запустить в уходящем году, никто не отменял. Однако Королев считает, и я его категорически в этом поддерживаю, что человек полетит только после того, как пройдут два полностью успешных беспилотных запуска в точности по программе пилотируемого полета. А у нас пока счет один – два не в нашу пользу. Первый корабль забросили на более высокую орбиту, вместо того чтобы посадить. (Феофанов поморщился – Владик знал, что в этой неудаче начальник винит себя.) Второй взорвался на двадцать третьей секунде, двух собачек угробили. И только третий, с Белкой и Стрелкой, был относительно удачным. А теперь, старичок, два новых корабля готовы. Их везут на стартовую позицию. Займешься там вместе
– Надолго меня на техпозицию посылают?
– Не знаю, Владислав. Ты сам в курсе: на полигон попасть непросто, списки лично Главный конструктор утверждает. А выбраться еще сложнее. Королев отпускает только тех, к кому никаких вопросов по их системам нет. А такого добиться непросто. Но со своей стороны обещаю: когда произойдут два полностью успешных беспилотных запуска, поставлю вопрос о твоей побывке в Москве. А пока иди, закругляй все текущие дела, и можешь быть свободен, я тебя отпускаю. Купи себе что-нибудь теплое из одежки, если успеешь, да коньяку припаси – а то опять будете, как в мае, спиртягой успешные пуски обмывать.
По разговору с Константином Петровичем, по его строю и тону Иноземцев понял: командировка предстоит долгая. И, возможно (осознание этого пришло только теперь, после гибели Флоринского), опасная. Поэтому Владик решил на всякий случай проститься с близкими. Написал доброе длинное письмо матери, бабушке и отчиму. Потом заскочил в переводческую службу к Галине.
Галка, как и в прошлую их встречу, вид имела преуспевающий: хорошо одетая, румяная, довольная. И Владика она приветствовала как старого друга – никаких претензий или, напротив, чувства вины. Его даже уколола по такому случаю ревность (впервые за несколько месяцев): видать, хорошо ей живется в объятиях генерала. Они вышли в коридор, покурили на лестнице, поговорили. Согласились, что не надо им обоим торопиться с разводом. Развод, особенно на режимном предприятии, бросал тень на обоих супругов. Мог помешать и в продвижении по службе, и в переводе на более ответственную работу. «Юрочка сейчас дома? – спросил Владик. – Хочу заехать попрощаться». – «Давай, – кивнула супруга. – Я напишу записку Василисе, чтобы она отпустила его с тобой погулять».
В Доме правительства Иноземцев оказался впервые. Квартира генерала на него впечатления не произвела: темная, мрачная, неуютная. Инвентарные номера на мебели, как в гостинице на полигоне, да на самом видном месте. Вдобавок прислуга разворчалась, вроде себе под нос, а громко: «Только что с Юрочкой гуляли. Куда опять идти, холод на улице. Отпускать ребенка неизвестно с кем, а если он его куда завезет? Не вещь ведь, мальчик». И только сын обрадовался визиту отца: хохотал, лепетал что-то, хлопал в ладоши. А прислуга ворчала, вроде себе под нос: «Каждый вечер карточку евойную дитю показывает, папа твой, говорит. А папа и нос не кажет». Как ни странно, Владик впервые при виде сына испытал теплое чувство. Подумал покаянно: «Я должен чаще встречаться с ним. Да и Галка, оказывается, старается, чтобы ребенок меня не забыл. Хотя, казалось бы, зачем ей это? Может, у нее, несмотря на генерала, осталось ко мне чувство? Или она уже нахлебалась жизни со старичком и теперь хочет вернуться? И только ждет, чтоб я позвал? Или, с женской хитростью, хочет оставить меня как запасной аэродром для себя и сына – не ровен час, случится что с генералом, куда ей податься? Но об этом сейчас задумываться нечего, меня ждет полигон».
Владик посадил сыночка в коляску (ту самую, купленную им еще в марте) и повез на набережную. Мальчик заснул. Над Москвой стемнело. Зажглись рубиновые звезды Кремля. По Большому Каменному мосту неслись синие троллейбусы и автомобили: «Победы», «Волги», «ЗИСы» – все советские, трофейных уже осталось совсем мало. «А скоро мы еще человека в космос запустим, первыми!» – вдруг горделиво подумал Иноземцев. Настроение у него впервые после похорон отца наконец-то выправилось.
Вскоре приехала с работы Галя. Прибежала, слегка испуганная, за ними на набережную. Они еще немного погуляли вместе, втроем, со спящим младенцем – как образцовая пара. «Ты не бойся, – сказала законная супруга, – Иван Петрович раньше десяти со службы никогда не приезжает». Потом Владик помог им с коляской подняться на этаж и, не заходя в квартиру, бросился пешком по мосту к метро.
Получалось, что тот из прощальных визитов, который был – чего греха таить – самым желанным, отодвигался на поздний вечер. Впрочем, здесь был свой расчет: возможно, Мария оставит его ночевать. Хотя, разумеется, это проблематично – без предварительной договоренности с двумя соседками. Иноземцев даже загадал: получится переспать с девушкой – значит, командировка окажется успешной. Но в Лефортове его ждал афронт: болгарки в комнате не оказалось. Обе соседки присутствовали, и Иноземцев долго
распивал с ними чаи – пока обе не зазевали. И только в половине двенадцатого явилась Мария. Была она воодушевленной и радостной. Владика даже снова, второй раз за день, причем по отношению к разным женщинам, уязвила ревность. Впрочем, Стоичкова ничего не скрывала: «Меня пригласила Лера, жена твоего Вилена, представете? Мы с ней заедно ходили на парад на модели в ваш ГУМ».Девушки-соседки укладывались, и Мария с Владиком отправились в рабочую комнату. Но и там засели полуночники: считали контрольные и лабораторки, чертили листы – приближалась сессия. На влюбленных зашикали. На кухне тоже сновал, косился народ – кто чайник грел, кто картошку жарил. Пошли тогда на широкий подоконник на лестницу – традиционное общежитское место для неприкаянных влюбленных. Посидели, покурили. Мечта Иноземцева остаться до утра рассыпалась в прах. А завтра в это время его самолет возьмет курс на Тюратам.
«Я уезжаю, – только и сказал он. – В командировку». – «Надолго?» – спросила она. «Понятия не имею. Может быть, до самого Нового года». – «У-у, как долго. Ще ми липсваш. Я буду по тебе скучать. А куда ты едешь?» – «В тайгу», – легко сказал он. Впрочем, в чем-то и не соврал: одним из кодовых имен полигона, расположенного в пустыне, было: объект «Тайга».
– До свиданья, мой Влади, – сказала она. – Довиждане. Беги, а то опоздаешь на влак.
Он говорил ей, что живет в Подмосковье, но ни разу – где конкретно.
– Не влак, – усмехнулся, – а э-лек-трич-ка. Повторяй за мной: э-лек-трич-ка.
И она послушно сказала: «е-ле-тыч-ка». А потом засмеялась и сама поцеловала его в губы.
И это был их последний поцелуй. И последняя встреча. А смешная «е-ле-тыч-ка» – последним словом, которое он от нее слышал.
За три недели
до описываемых событий
В одной из совершенно неприметных квартир в центре Москвы собрались за длинным столом четверо мужчин. Все разного возраста. Старший – пятидесяти без малого, а младший – лет двадцати пяти, все в добротных костюмах и галстуках. Последнего внимательный читатель нашей повести мог бы легко узнать: то был Вилен Кудимов. Как самый младший по возрасту и по званию, он сидел в дальнем конце стола. Еще один персонаж тоже довольно мимолетно появлялся на наших страницах: то был командир Вилена подполковник Варчиков. Однако тот занимал лишь второе по значимости место за столом. Председательский стул принадлежал мужчине около пятидесяти, которого все называли Александром Федосеевичем. Будем его именовать так и мы, опуская фамилию и воинское звание. И, наконец, в четвертом мужчине, никому не знакомом, чувствовалось что-то неуловимо восточное или южное – может, на первый взгляд выходец с Кубани, или грузин, или молдаванин. У него даже имелись тонкие щеголеватые усики, которые мужчина временами поглаживал. Чем-то напоминал он молодого артиста Зельдина времен фильма «Свинарка и пастух». Впрочем, инкогнито «Зельдина» скоро оказалось раскрыто: его представил Александр Федосеевич, открывая совещание – а то, что встреча четырех мужчин, невзирая на приватную обстановку, являлась именно совещанием, они были прекрасно осведомлены. Велась даже скрытая магнитофонная запись, а впоследствии был составлен протокол. Встреча происходила на конспиративной квартире, а не в управлении, лишь по причине того, что двое сотрудников действовали под прикрытием: Кудимов – в качестве инженера почтового ящика номер шестьсот пятьдесят один, а «Зельдин» прибыл в Советский Союз под крышей представителя болгарского объединения «Плодэкспорт».
– Итак, товарищи, – председательствующий окинул собравшихся внушительным взором, – в первых словах моего выступления позвольте представить вам нашего коллегу из Народной Республики Болгария, представителя державной сигурности – правильно я излагаю? – или, иными словами, болгарского Комитета государственной безопасности. Зовут его товарищ Пламен Гочев, и звание он имеет майор. – Гость улыбнулся и коротко кивнул. – Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я предоставлю слово товарищу Пламену. Можете чувствовать себя свободно, товарищи, и курить. – И Александр Федосеевич подал пример, закурив первым. Он предпочитал, как и вождь народов товарищ Сталин, папиросы «Герцеговина Флор». Достал сигареты и болгарин – американские «Кэмел». Жестом предложил их всем собравшимся, и двое приняли приглашение, причем подполковник Варчиков, затянувшись, скептически мимоходом выдохнул: «А слабоват американский верблюдик».
– Уважаемые коллеги, – начал болгарин – акцент в его речи практически не слышался, и только странноватое для русского уха построение фраз выдавало иностранца. – По вашей просьбе мы проверили информацию о гражданке Болгарской народной республики Марии Стоичковой. – Он достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу и начал читать: – Мария Иванова Стоичкова, год рождения тысяча девятьсот тридцать третий, уроженка города Варна, по национальности болгарка, образование высшее техническое.