Сердце мексиканца

Закончив с раздачей позднего ужина и перемыв всю посуду после него, Аля заглянула в кухню — там уже никого не было, и она вспомнила, что краем уха слышала шум двигателей. Неужели отвезли все-таки того парня в больницу? Или хотя бы туда, где помогут куда лучше старой Пилар.

Стол и пол были залиты кровью, темные следы вели вглубь дома, даже на стене был отпечаток окровавленной ладони. Она вздохнула и пошла за тряпками. Только на несколько секунд, когда она ждала, пока ведро наполнится водой, что-то внутри нее ужаснулось: Аля, куда ты попала? Чем ты занимаешься? Как ты докатилась до того, что в мексиканской глубинке смываешь кровь подстреленного бандита, вместо того чтобы сидеть на веранде нового московского ресторана и пить «маргариту», рассказывая подругам, какая опасная страна Мексика? Но этот тонкий голосок мигом смолк, когда она подхватила тяжелое ведро, и больше не возвращался.

Вымыв кухню и коридор и проверив, что все остальное тоже в порядке, Аля подхватила пачку сигарет и ушла так далеко от дома, как только осмеливалась, не забираясь в глухие заросли. Вяло что-то проворчала ей вслед собака, уставшая от людской суеты, а курам после заката происходящее и вовсе было глубоко пофиг. Больше хватиться ее было некому.

За спиной в ярко освещенном доме еще что-то происходило, раздавались голоса, тон которых постепенно повышался, но у Али уже не было моральных сил гадать, о чем шла речь. Она курила одну за другой, никак не накуриваясь, смотрела на луну и в темные затаившиеся джунгли и даже не пыталась ни о чем думать. Хотелось остаться ночевать здесь, под звездами, только бы не возвращаться в пропахший кровью и мужской яростью дом. И не ложиться в постель с человеком, для которого сегодняшний день был как для Али дедлайн в конце квартала. Стресс, конечно, но ты сама это выбрала.

Горло уже драло от табачного дыма, но Аля дождалась, пока разъедется половина машин, а в доме погаснут огни. На цыпочках прокралась по храпящему дому, юркнула в спальню. Присутствие Сантьяго чувствовалось даже в полной темноте. Подсвечивая себе телефоном, переоделась в платье прямо в комнате. Все равно он все уже там видел. И рюкзак тревожить не стала.

Закуталась в простыню и, не удержавшись, посмотрела на мужчину рядом.

Сантьяго спал на спине, наполовину, в самом стратегическом месте, прикрытый простыней, но при желании можно было угадать под тонкой тканью все нужные очертания. Дыхание было ровным, грудь вздымалась и опадала медленно и спокойно. Он умудрился обойтись без ран, вернулся целым.

Аля не ложилась, любовалась им.

Твердо сжатыми губами, седой прядью, упавшей на лоб, сильными руками, закинутыми за голову. Гладкой смуглой кожей на груди и крепким животом, до которого вновь невыносимо захотелось дотронуться.

Она провела рукой в миллиметре над его кожей, не касаясь, но задевая темные волоски, от пупка дорожкой убегавшие под простыню.

Как же все-таки красиво — вот это природное, настоящее, не вылепленное в спортзале тело. У нее был любовник, не вылезавший из качалки. Она сначала повелась на его бицепсы и квадрицепсы, на хвастовство взятыми весами, на селфи из раздевалки тренажерного зала, которые выгодно смотрелись на фоне мягких пузиков даже самых красивых программистов из ее офиса.

Но это были фальшивые елочные игрушки, искусственно сделанное только для любования тело. Животная, древняя часть Али чувствовала в этой красоте фальшь.

Теперь ей было с чем сравнить.

Аля вздохнула, легла, отвернувшись к стене, и не заметила, что он открыл свои темные глаза, словно и не спал.

Была его очередь слушать ее глубокое дыхание.

11

— Почему ты спишь в платье?

Аля вздрогнула. Она была уверена, что как обычно проснулась одна, и потому неторопливо потянулась, чувствуя, как ноют мышцы после вчерашних упражнений с тряпкой, подумала, хочет ли есть или ну его, опять припашут… И за дверью ванной было тихо, поэтому она и подумать не могла, что оттуда вдруг появится Сантьяго — голый, как обычно. И с внезапным вопросом.

Он вытирал волосы полотенцем и с любопытством смотрел на Алю, пока она растерянно соображала, как сформулировать весь комплекс причин. Подумала, что несмотря на то как она реагирует на его тело, само его присутствие уже стало обыденным, словно она всю жизнь спала с голыми мексиканскими бандитами в одной кровати.

Кстати, голый мексиканский бандит отбросил полотенце, потянулся за штанами и вскоре стал одетым мексиканским бандитом. Ситуацию это не слишком исправило, зато можно было не отводить глаза от нижней части тела. Хотя что Аля там еще не разглядела? Полвзгляда тут, взгляд искоса там — и, в принципе, она уже знает, что одарен он неплохо, часто ходит полувозбужденный, не обрезан, хотя можно было бы ожидать, что рядом с США эту традицию тоже будут массово перенимать. И красивый. Так уж повезло.

— Ммм? — напомнил о вопросе Сантьяго, и Аля невероятно смутилась, поняв, о чем она думала, вместо того чтобы отвечать.

— У меня нет другой одежды. Только джинсы. Даже платье мне дала Пилар.

— А спишь-то в нем почему? — Он подошел к Але и провел рукой по грубой льняной ткани платья на плече. В то мгновение, когда его пальцы уже почти скользнули на ее шелковую кожу, изнеженную и избалованную всеми десятками пенок, гелей, кремов, мистов, которыми она умащала ее ежедневно последние несколько лет жизни, и он мог бы почувствовать волнующий контраст… Он убрал руку и отошел.

— П-потому что больше не в чем… — Аля с трудом набрала воздуха для этой фразы, шокированная этим небрежным жестом.

Слишком интимным он был, каким-то семейным… словно прикосновения друг к другу у них в порядке вещей.

— Так спи голая, — пожал плечами Сантьяго.

Он обогнул кровать, подхватил полотенце и закинул его в ванную по пути к двери. Пора было расходиться. Ему — заниматься этими своими нелегальными делами. Ей — помогать по хозяйству Пилар и ждать удобного случая, чтобы сбежать.

— Она твоя мама? Пилар? — вдруг решилась спросить Аля в последнюю секунду, когда он уже взялся за ручку двери.

Сантьяго хмыкнул. Остановился. Помолчал.

— Нет. — Пауза. — Это мать моего врага.

— Что?! — оторопело переспросила она, подумав, что ослышалась.

— Когда-то он был моим другом, а потом я убил всю его семью. Только мать не смог, она кормила меня все детство.

Он сказал это очень спокойно, так равнодушно, что у Али в груди все заледенело. И отвернулся к двери, словно снова намереваясь уйти, поэтому она не увидела, как перекатились желваки и закаменела челюсть после этих слов.

— А ты не боишься, что она тебя отравит после такого?

— Нет. Она поняла, почему я так поступил.

Аля вспомнила, как вчера Пилар стояла на коленях в маленькой кухне и молилась и как щурилась, всматриваясь в горизонт. Что должен сделать собственный ребенок, чтобы мать «поняла» того, кто его убил? И не только его, а других близких тоже? Чтобы продолжила заботиться о враге своего сына и так волноваться за него?

Сантьяго стоял у кровати, как будто забыв, что собирался куда-то идти. Опущенные руки были сжаты в кулаки, а взгляд был устремлен в окно, хотя на что там смотреть, джунгли как джунгли.

Аля тихо-тихо села на кровать, думая, что она щедро раскрасила мексиканскую экзотику яркими красками, как на знаменитых ретаблос — наивных картинках, нарисованных в благодарность богу и святым за совершенные чудеса.

Вот мексиканец — в сомбреро, синих штанах, с гитарой и усами. Вот он на коне с ножом и пистолетом. Вот льется красная-красная кровь. Вот белый ангел спускается с небес. Вот девушка в лиловом платье бросается на шею возлюбленному. Зеленые джунгли, желтое солнце, коричневые кони и бирюзовая накидка Девы Марии Гваделупской, защитницы всех латиноамериканцев.