Сердце статуи

Надя обернулась.

— Ой, Андрей приехал!

— Сегодня, между прочим, понедельник.

— Ой, что-то случилось!

— Погоди, — я взял ее лицо в ладони, вгляделся. — Почему ты сказала, что Котов человек опасный?

— Он на нашей улице то и дело мелькает.

— У него тут невеста в восьмом доме.

— А-а.

— Так вот. Я с ним завтра хочу встретиться и рассказать о новых фактах.

— О каких? О маске?

(Вообще-то чувствовалось, что ей не терпится уйти).

— Не только о маске. О дереве.

— Что это значит?

— «У лукоморья дуб зеленый; златая цепь на дубе том; и днем и ночью…»

— При чем тут Пушкин? Ничего не понимаю!

— Не понимаешь? Правда? — я все смотрел в голубые глаза: неужели человек с таким лицом может лгать?.. — Ну, с слава Богу. Иди.

Она легко коснулась холодными губами моей щеки (уже торопясь, уже не со мной) и ушла.

— До поздней ночи я ждал на веранде братца, не дождался: либо он не имеет к дуплу никакого отношения, либо Надя ему наши разговоры не передает.

23

Кое-как дожив до утра, я позвонил Федору Платоновичу: повидаться, мол. Сейчас занят, выкроит время в течение дня, ждите. Буду обязательно.

Я положил трубку, умилившись на секунду: добрый человек, благородный, безвозмездно возится с такой богемной, отпетой личностью, как я.

Я повторял «добрый», «благородный», покуда слова эти не обрели какой-то абсурдный привкус. Другой эпитет «опасный» — больше подходит. Да почему?.. Тоска. Что за тоска в мусорном запустенье почти три месяца не прибиравшегося жилища. Надо бы хоть пыль стереть — нет охоты. Надо подняться в мастерскую и слушать, слушать «Гибель богов» и вспоминать чье-то лицо, слово, жест… стук, грохот, предсмертный крик, посмертное молчание. Нет охоты.

— Но я все-таки поднялся. Пахнуло приторным «гибельным» ароматом свечных огарков — и словно сердце опалило. «Статуя торжествует!» — сказал я кому-то по телефону. Они, все целые, стояли по своим местам, когда мы с нею выносили новенькую белоснежную «Надежду». «Я не изменял!», «Я не изменял!» Кому? Чему? И черт же дернул меня растянуть ногу, не поехать на кладбище, зажечь свечи и включить… Ну, получил бы по кумполу там… Надо туда съездить, взглянуть на надгробье со статуэткой.

Я подошел к окну, отодвинул занавеску. Брат с сестрой, оба в белом, красивые и загорелые, играют в теннис. Значит, ничего страшного не случилось. А вообще, любопытное совпадение, что братец явился именно вчера. И почему, собственно, он не на службе?.. Вот сейчас мячик залетит в дупло векового дуба, а там уже ничего криминального нету!

Пролетела птица, я проследил за ней взглядом, и вдруг заметил на улице Федора Платоновича. И вновь, как в первую нашу встречу, пронзило меня странное ощущение… как будто земля из-под ног уходит. Он стоял на противоположной стороне (высокий, лысый, в темно-сером костюме и, в цвет, галстуке, с портфелем в руках) и наблюдал. За мной?.. Нет, за дачей Голицыных.

Нет, недаром она сказала: «опасный человек». Пересек мостовую и взялся за щеколду калитки. Я поспешил вниз.

Мы сели за столик под розовым светильником. Котов достал из кармана пиджака фотографию трех товарищей, положил на столешницу.

— Фирмачи твердо опознали вас, — объявил и закурил.

— Как выяснилось, Федор Платонович, именно я приобрел гроб для жены Колпакова Нели.

— Я так и понял. Что же касается второго приобретения, то оно совершилось 5 августа, за неделю до вашего побега из больницы, сразу же как вы очнулись. Заказ сделан по телефону.

— А оплата?

— 4-го некий мужчина позвонил продавцу (ну, молодой, прыщавый, помните?). Сказал, что гроб нужен срочно по такому-то адресу, и что в «Скорбный путь» будет выслан телеграфный перевод за гроб и перевозку. Перевод пришел на другой день, и рабочий фирмы (я с ним побеседовал) сразу же на грузовике доставил товар Любезнову Максиму Николаевичу.

— Да как же в Змеевке не видели?

— Гроб привезли уже в сумерках в сильный ливень. И. как и было договорено по телефону, поставили в сарай.

— Извещение о получении денег сохранилось?

— Движение денег я проследил: они были посланы с главного телеграфа.

— Так надо сверить почерк на заполненном бланке…

— Сверил. С почерками Колпакова, Золотцева и Голицыных. Никто из них бланк не заполнял. По моим наблюдениям, писала пожилая женщина. Ну, обычный прием — кого-то попросил: рука, мол, отсохла, будьте любезны… Словом, этот «Скорбный путь» ничего не дал. С большой долей вероятности могу сказать: дорогой подарочек преподнесен либо доктором, либо ювелиром. Вы до 12 августа из больницы не отлучались; Голицыны, как я понимаю, в похоронах Ангелины Колпаковой не участвовали.

— Нет, конечно.

— Теоретически они могут знать о фирме «Скорбный путь», но… маловероятное совпадение.

Тут я предъявил ему узелок (в который раз отметив вкус покойницы к блестящему, холодному, серебристому, «лунному»… «ведьмочка» — оценил ювелир) и рассказал кое-что. Федор Платонович рассмотрел каждую вещицу и сложил в портфель: на экспертизу.

— Да ведь очевидно — крови нет.

— Может быть, тщательно замыта.

— Так ведь времени не было.

— Мы не знаем, когда этот узелок положили в дупло.

— Но такой напрасный риск…

— Почему напрасный? Не думаю. Вещи спрятаны в необычное место — значит, преступник оказался в обстоятельствах экстраординарных.

— Например?

— Вдруг подъехали наши сотрудники… или я, скажем, подошел.

— Стало быть, он прятался на соседнем участке, когда вы делали обыск?

— Возможно. Собаку-то я только на третий день раздобыл. Кто мог знать про дупло?

— С земли оно не видно — только из моей мастерской или с мансарды соседской дачи. Брат с сестрой знают, конечно, играли в детстве. Ну, а мои друзья…

— Могли увидеть из окна, понятно. Но вот это действительно риск — спрятать вещи убитой почти у вас на глазах.

— В глубине дупла, никто не обнаружил бы, кабы не птицы. Они растрепали узелок.

— Если на вещах замытая кровь, — заявил Федор Платонович решительно, — это, наверняка, дело рук кого-то из Голицыных. Человек невездесущ… совершенно нереально за полчаса расправиться с вами, с женщиной, ее раздеть, одежду постирать, спрятать, скульптуры уничтожить, труп схоронить и исчезнуть бесследно!

— Может, не бесследно, — тут я предъявил ему посмертную маску и еще кое-что рассказал.

— Вчера вечером после столь необычной находки я позвонил своим так называемым друзьям — никого не застал.

Больше всего Федора Платоновича поразило, что за мной кто-то следит.

— Непонятно, чего ради… Чем дальше углубляешься в эту историю, тем непонятнее. Вы еще на кладбище заметили?

— Кажется, еще в Москве… «заметил» — не то слово.

— Но какие признаки?