Сердце в тысячу свечей
Шрифт:
– Я тоже тебя не брошу, – поспешно обещаю я.
Точно слышу, как от моего признания сердце Пита ускоряет бег. Он берет мою правую руку в свою и переплетает наши пальцы – такая желанная для меня ласка, и такое горькое признание:
– Я вынужден уехать… на семь дней.
– Неделя? – охаю я, отстраняясь и приподнимаясь на локтях.
– Да.
– С ней?
Тишина. Я и сама уже знаю ответ.
– Да.
Тишина.
– Ясно.
Отодвигаюсь, сползаю с постели. Странно, я ничего не чувствую: ни злобы, ни отчаянья. Даже ревности нет. Оцепенение и отупение – самые
Теперь уже Пит пытается поймать мой взгляд, но я не хочу – вырываюсь и ухожу к широкому платяному шкафу. Распахиваю дверцы и под полками, вплотную забитыми вещами, нахожу чемодан.
Не совсем осознавая свои действия, кладу чемодан на кровать, не торопясь заполняю его одеждой Пита: несколько футболок, сменные штаны, нижнее белье. Вещи ложатся ровными стопками, уголок к уголку.
– Что ты делаешь? – тихо спрашивает напарник.
– Что непонятного? – огрызаюсь я. – Собираю тебе вещи.
Кажется, мои руки подрагивают, но я игнорирую это. Беру очередную вещь – белоснежная рубашка – и встряхиваю ее, прежде чем отправить в чемодан. Вижу, что Пит встает с кровати, замечаю раскрытую ладонь, которую он тянет в мою сторону, и чувствую его попытку вырвать у меня из рук рубашку.
– Китнисс, – осторожно говорит он, – отдай.
– Нет, – я уверена, что мне не нужна его помощь, только напарник настроен решительно и применяет силу, совершенно ощутимо потянув ткань на себя.
– Отдай, пожалуйста, – просит он, стараясь быть ласковым, но проявляя настойчивость.
Упорствую, вцепляясь в рубашку.
– Мне. Не. Нужна. Твоя. Помощь, – отчеканиваю я, сверкнув на Пита глазами.
Он выглядит взволнованным, озабоченным и… злым?
Пит страдает. И снова по моей вине.
Внезапно плотину моего видимого самообладания прорывает: я знаю, что мое лицо стремительно краснеет от нахлынувших чувств, и я, ощетинившись, нападаю.
– Мне не нужна «такая» помощь! – выкрикиваю я. – Не смей, Пит, слышишь? Я запрещаю!
Выпускаю из рук злосчастную рубашку и следом выхватываю из чемодана уже уложенные вещи: с яростью подбрасываю их в воздух, кидаю вокруг, швыряю в лицо Пита. Тряпки цветными всполохами разлетаются вокруг.
– Прекрати жертвовать собой ради меня! Я не заслужила всего этого! Не смей умирать ради того, чтобы я жила, потому что я все равно жить не буду! – ору во все горло, выплескивая боль последних дней.
Пит пытается поймать меня и удержать за руки, но я царапаюсь и вырываюсь.
– Я не буду жить с грузом твоей смерти на шее!
Напарник скручивает мои запястья и старается прижать к себе.
– Я не умираю, Китнисс, успокойся! Пожалуйста!..
Я не слушаю его, продолжая кричать:
– Кларисса дала мне право выбора, и я решила! Все, решила окончательно! – дергаюсь, не успокаиваясь.
Пит что-то говорит мне, но смысл слов ускользает от меня: понимаю, что плачу и кричу, кричу и плачу.
– Мне не нужна твоя жертва! Потому что я не смогу… Я не смогу жить… Без тебя…
Силы будто начинают покидать меня, и напарнику, наконец, удается прижать меня к своей груди. Я утыкаюсь носом в его шею, но продолжаю, как заведенная, повторять:
– Не уходи… Не уходи…
Пит
так сильно обнимает меня, что мне становится больно, он словно пытается переломать мне все кости. Его объятия такие крепкие, что, хотя он уже не держит мои руки, я все еще не могу ими пошевелить – они зажаты между нашими телами.– Не уходи…
– Я не могу остаться… Я не могу позволить кому-то обидеть тебя…
От его коротких слов внутри меня снова разгорается пламя. Группируюсь и яростно отталкиваюсь от него: напарник не ожидал и на мгновение отшатывается назад. Мне хватает этого, чтобы рвануться к двери. За долю секунды проворачиваю ключ в замке и открываю себе дорогу на свободу. К сожалению, Пит уже все понял и догоняет меня: он так сильно и внезапно давит на дверь, что она с оглушительным стуком захлопывается прямо перед моим носом, едва не прищемив мне пальцы.
– Китнисс, прекрати! Куда ты собралась?
Отскакиваю, не даю ему схватить меня снова, дергаю за ручку двери.
– Ты не остановишь меня, Пит! Это я заварила кашу, мне ее и расхлебывать! Сноу затеял это все, чтобы достать меня – вот она я, пусть получает!
Напарник дергает меня за плечо, рывком поворачивая к себе.
– Даже не думай! – он угрожающе рычит.
Не воспринимаю предостережение и упорно пытаюсь открыть дверь.
– Пусти!
– Нет!
– Я должна, ты не понимаешь!..
Мои аргументы застревают в горле, когда Пит, выворачивая мне руку, со всей силы дергает на себя и, едва я ударяюсь грудью о его грудь, затыкает меня поцелуем. В нем нет ни капли нежности – сплошная агрессия и напор, которые требуют от меня подчинения. Руки Пита болезненно сжимают мои предплечья, а его губы безжалостно терзают мои. Писк слабого сопротивления разбивается где-то между нами, и я понимаю, что отвечаю на поцелуй: обвиваю талию напарника руками и сама прижимаюсь к нему.
Он учащенно дышит. Замечаю, что и я тоже.
Пит отстраняется, упираясь лбом в мой лоб и, заглядывая в глаза, жарко шепчет:
– Неужели ты хоть на минуту можешь подумать, что я тебя отпущу, Китнисс? Что я позволю чему-то плохому случиться с тобой?
По спине ползут мурашки, а мои руки, все еще лежащие на пояснице напарника дрожат.
– Ты моя, Китнисс, ты моя… Я пройду через ад и все равно найду дорогу обратно… Ты моя, моя…
Я сама подаюсь вперед, накрывая его губы своими. Пит, жадно втянув в себя воздух, принимает мою ласку. Между нами поцелуй-обещание: он не разлюбит. И я не разлюблю.
========== 15 ==========
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Пустота была бы моим спасением.
Отрешение стало бы мне союзником.
Боль разрушает меня, делая слишком слабой.
Последние семь дней моей жизни, словно разбитые стекляшки, они похожи одна на другую и все-таки колючие по-разному. Эти дни прошивают насквозь мою кожу, режут внутренности, шрамируют душу. Тоска теперь вечный мой спутник и лучшая подруга.
Видимо, я настолько ушла в себя, что Сноу даже сжалился: в этой пустоте мне позволено видеть знакомое лицо. Джоанна. С тех пор, как у меня забрали Пита, ей, наверное, поручили приглядывать за мной?