Сердце в тысячу свечей
Шрифт:
– Ты вернулся, – еле слышно шепчет Китнисс, а я качаю головой и прикрываю глаза, когда она тянет ко мне руку, но тут же роняет ее.
Эта встреча совсем не похожа на ту, о которой я мечтал четырнадцать бессонных ночей.
Наши щеки омываются беззвучными слезами, но мы так и не решаемся коснуться друг друга. Похоже, между нами пролегла пропасть, и я не знаю, как решиться сделать шаг, не боясь провалиться на самое дно.
Автор просит не пытаться его четвертовать или угрожать расправой.
ЭТО БЕЗЖАЛОСТНЫЙ КАПИТОЛИЙ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ.
p.s.
========== 18 ==========
Мои глаза застилают холодные слезы, и они словно мутное стекло, через которое я почти не вижу Пита.
Он тоже плачет.
Боль – цепи, связавшие нас покрепче любых других оков.
– Пит…
– Китнисс…
Моя рука снова тянется к нему, но дрожит и не слушается, я хочу ощутить тепло его кожи под своими пальцами, однако будто неведомая сила удерживает меня от желанного прикосновения.
– Пит, – снова шепчут мои губы, но напарник не идет на зов, не торопится обнять меня, как раньше, а продолжает просто смотреть, глотая мелкие слезинки.
Между нами считанные сантиметры.
Между нами пропасть.
Делаю шаг назад, потом еще один и снова шажок – я отдаляюсь, вместо того чтобы приближаться, но голубые глаза неотрывно следят за каждым моим движением, и это придает мне сил.
Когда я исчезаю в темноте спальни, сомнения набрасываются с новой силой: если Пит не пойдет за мной? Если я ему больше не нужна?
Я выдыхаю, только когда в дверном проеме возникает широкая тень. Пришел.
От волнения закусив губу, я приближаюсь к кровати и на мгновение разрываю зрительный контакт – забираюсь на постель, прячась под одеялом, а потом снова ищу глазами Пита. Напарник топчется на пороге, поглаживает пальцами дерево косяка, будто его это успокаивает, но пройти не решается.
Плохие мысли кружатся в голове, как рой пчел, и они травят меня ядом не хуже настоящих насекомых. Я стараюсь прогнать их от себя, почти отмахиваясь рукой, но боль в груди становится лишь сильнее.
– Пит? – мой голос тихий и неуверенный.
Что я буду делать, если Пит уйдет от меня? Сейчас, сегодня, завтра?
Ему есть, с кем сравнить меня. Сколько жаждущих женских тел он прижимал к себе за последние ночи? Их губы слаще, а объятия крепче, чем мои?
Почему Пит медлит?
Ребекка не врала, когда громко шептала Клариссе о блаженных стонах, слетавших с губ Пита, когда он был с ней?
Ревность жирной змеей оборачивается вокруг моего тела, кости ломит, а слишком сдавленные тоской ребра трещат, угрожая пронзить мои внутренности.
Пит несмело подходит ближе, укладывается рядом прямо в одежде и ждет.
Что я должна сделать? Что я могу сделать, если даже коснуться напарника для меня так сложно?
Решаюсь перевернуться на бок и скольжу взглядом по напряженному лицу Пита: он, как и я, уже не плачет, но его щеки еще хранят несколько капель соленой влаги. Дрожащей рукой провожу по одной из слезинок,
а от моего прикосновения напарник вздрагивает, тут же поворачиваясь ко мне, – выходит так, что подушечки моих пальцев оказываются возле его губ, и Пит целует их, нежно-нежно, предельно ласково. По моей коже ползут мурашки.– Пит…
– Прости меня, – его голос слабый, то ли от того, что он не до конца успокоился, то ли Питу действительно есть, за что извиняться.
Чувствую, что от подобных мыслей к горлу снова подступает комок рыданий. Я не хочу больше плакать, не желаю омрачать минуты, которых я так ждала. Не хочу! Я не буду думать о том, что он делал эти две недели, просто не буду…
– Обними меня? – не знаю, как решаюсь на подобное: раньше это казалось так просто, а теперь столько всего изменилось, но мне все еще необходимы ласковые руки Пита, чтобы уснуть, – когда он рядом, я цельная. Живая.
Мне мерещится, что напарник медлит – совсем недолго, но проходит пара мгновений, пока его руки притягивают меня ближе, и моя голова находит место на его плече. Где-то под ухом я чувствую, как бьется пульс Пита, и с какой-то горечью замечаю, что сегодня наши сердца стучат не в унисон.
Глубже втягиваю в себя воздух, ощущая, как по телу все-таки разливается долгожданное тепло. Пит рядом, а его надежные руки обнимают меня.
Я засыпаю, наконец-то желая, чтобы ночь тянулась как можно дольше.
***
Утро приходит недоброе.
Еще нет и времени обеда, а Риса уже стоит посреди нашей с Питом гостиной и не сводит с него внимательных глаз.
– Надо поговорить, Пит, – произносит она, – может, прямо сейчас?
Напарник хмурится, отводит взгляд, будто… стесняется. Но его щеки горят – злится.
– Не думаю, что я хочу что-то обсуждать, – чеканит он, но капитолийка, похоже, не собирается отступать, она наклоняет голову и, вероятно, выискивает слова, чтобы переубедить его.
– Всего на несколько минут, – говорит она. – Обсудим кое-что, и тебе дадут возможность отдохнуть.
Я вспыхиваю от ее слов: отдохнуть от других женщин? Мои ладони непроизвольно складываются в кулаки, но Пит наоборот оживляется и смотрит на Рису уже заинтересованно.
– Как долго?
Кларисса улыбается, поняв, что поймала его на крючок.
– Вот и обсудим, насчет всего и…
Напарник бросает на меня беглый взгляд.
– Не при Китнисс, – отрезает он, грубо и нервно.
Я не успеваю что-то ответить, а капитолийка уже соглашается:
– Прогуляемся?
Я вспыхиваю, как спичка, и готовлюсь возразить, но слова застревают в горле. Я действительно хочу знать, о чем они будут говорить?
Пит снова смотрит на меня, на этот раз почти совсем как раньше – ласково и нежно, – и я позволяю им выйти из комнаты, оставив меня в компании тишины.
***
Напарник возвращается спустя чуть больше часа и находит меня, забившейся в угол дивана и поджавшей ноги к груди. Он выглядит расстроенным, впрочем, я не нахожу в себе сил, чтобы как-то успокоить его – у самой на душе вьюга.