Сердце в залоге
Шрифт:
Сначала день рождения отца Миши собирались праздновать в ресторане, насколько знала Марина. С толпой гостей из числа знакомых, друзей и партнеров. Но из-за того, что пошатнувшееся здоровье ему пока так и не удалось поправить полностью, размах мероприятия сократили до семейного масштаба, пригласив только самых близких. Так что в гостях у Граденко собралось лишь две семьи старых друзей, а из «молодого» поколения - вообще были только сама Марина с Мишей. Сын второй пары – Нештенко, крестной Михаила - еще семь лет назад уехал учиться сначала в Польшу, потом перебрался в Англию, и в родной стране бывал очень редко, лишь в гостях, не планируя уже возвращаться. Так что вечер проходил тихо и спокойно.
Да и вообще, все ее ощущения и впечатления от этого вечера были какими-то сладко-туманными: когда просто все замечательно и нет разногласий. Все собравшиеся давным-давно знают друг друга, понимают все недосказанные шутки и веселые намеки. И все проходит легко, просто, весело настолько, что часов не замечаешь, они испаряются, улетают, словно минуты. Марина не смогла бы выделить что-то конкретное – она ощущала себя счастливой, свободной и любимой. Спокойной и уверенной в будущем.
Они с Мишей весь вечер просидели рядом, принимая участие в общей беседе и при этом успевая обсудить что-то, понятное только им двоим: и мелочи из офиса, и дорассказать истории, начатые на вчерашнем ужине, да так и не оконченные, из-за того, что не хватало времени, а тем всегда было много.
Первыми засобирались Нештенко, громко поражаясь, что уже начало первого ночи, а завтра, то есть уже сегодня, как ни крути, а надо выходить на работу. Засиделись и не заметили. Все шутя предложили устроить выходной, но потихоньку поднялись и пошли провожать. А потом решили ехать и ее родители, правда, Марина была занята разговором с Мишей и пропустила этот момент. Они отошли по террасе дальше, и хоть Марина слышала какие-то споры и разговоры, что вели родители, – в смысл не вслушивалась. Маме даже пришлось дважды окликать ее, чтобы привлечь внимание.
И не особо удивилась Марина, когда оказалось, что поведет отец. Честно говоря, в тот момент она не обратила на это внимания, пусть и видела за столом, что папа пил. Слишком уж была погружена в собственные переживания ощущений внимания Миши, его поцелуев, прикосновений. Даже сев на заднее сиденье их автомобиля, она еще чувствовала на своих плечах тепло его рук, его губы на своем лице.
В машине никто не разговаривал, все устали, наверное, потому ее никто не отрывал от счастливых раздумий. На дороге тоже было мало машин. Так что только стук капель слабого летнего дождя нарушал тишину в салоне.
Где-то на середине дороги, разминая затылок, пытаясь хоть как-то продержаться до дома, Марина случайно задела застежку сережки. И, ойкнув, наклонилась вниз, стараясь разглядеть, куда упало украшение. На ее вскрик обернулась и мама, но Марина, «нырнув» под сиденье, не отозвалась на вопрос: «что случилось?».
А уже через секунду вся эта медлительная и вязкая, даже чуть томная атмосфера – взорвалась… Раскрошилась на кусочки скрежетом металла и громким, пронзительным криком матери, почему-то оборвавшимся так же внезапно, как все и началось.
Удар.
Визг тормозов по мокрому асфальту.
Ругательства отца и его хриплый крик.
Грохот и страшная тряска машины.
И снова удар.
Только куда более сильный.Марина, совершенно ничего не понявшая, потеряла ориентацию, сильно ударившись лбом о переднее сиденье. Тут же, не успев сделать вдох, ее откинуло виском на боковую стойку автомобиля. Она не успела ни закричать, ни понять, что случилось, – на какое-то мгновение Марина просто отключилась от боли.
Голова раскалывалась, пульсировала. И сознание мучительно медленно пробивалось сквозь эту липкую, тягучую боль. Окружающая тишина показалась оглушающей после того грохота. Марина почти ничего не слышала, кроме собственного пульса. И правый глаз, почему-то, не удавалось открыть полностью.
– Мама? Пап? – голос был сиплым и каким-то словно чужим. Глухим.
Марина попыталась подняться, как-то вылезти из пространства между сиденьями, которое почему-то стало гораздо меньше, чем было недавно. Ничего не вышло – нога застряла под передним сиденьем.
На ее оклик также никто из родителей не отозвался. Только отец, кажется, хрипло застонал. Марина их не видела. Не могла повернуться, а сиденья как-то вывернулись. Только левую руку матери, которая висела под каким-то странным и совсем неестественным углом.
– Мам? – в этот раз оклик вышел, наоборот, тонким и ломким.
Испуганным. Марине показалось, что маме должно быть очень больно, точно - перелом. Отца она вообще рассмотреть не могла, головная боль не позволяла больше извернуться. И ей снова никто не ответил.
Страх нарастал, будто подпитываемый болью. Пульс в ушах уже заглушал все остальное. И глаз никак не открывался. Марину охватила паника. Ужас такой силы, что она даже не сразу сообразила – руки у нее свободны и она вполне может ими управлять. А когда это осознала, попыталась ощупать голову, понять, что с этим проклятым глазом? Пальцы нащупали огромную шишку, отозвавшуюся острой болью на это прикосновение. Как раз над правой бровью.
Вскрикнув, Марина тяжело припала на руки. Что-то мешало. Прямо под ладонью. С трудом моргнув, пытаясь сфокусировать взгляд, «поплывший» от боли, она сумела понять, что нащупала свой же мобильный. Экран треснул, кажется. Но засветился от ее давления на кнопки. Работал. Не до конца отдавая себе отчет в том, что делает, Марина дважды нажала на кнопку вызова, автоматически вызывая последний набранный номер. Миша. Она ему днем звонила…
– Да, солнышко? Вы добрались? – Миша ответил быстро, на второй гудок.
Его голос звучал так весело. Легко. А Марина почти не соображала, теряя ощущение реальности.
Ей пришлось наклониться и прижаться пульсирующей головой к самой трубке. Руки не слушались нормально, она никак не могла поднять телефон.
И ответить не выходило. Только всхлипывать, глотая воздух.
– Мариш? Все нормально? Алло?
Кажется, он насторожился. А может, услышал ее хрип.
– Миша… - Она буквально просипела это в трубку, не совсем уверенная, слышит ли он ее. – Миша, мы разбились. Машина…
Силы кончились, и Марина практически легла на трубку. Головная боль усилилась. Она начала плакать, даже не понимая этого.
Михаилу понадобилась лишь мгновение, чтобы осмыслить ее путанное бормотание.
– Марина! Солнце, где? Где вы? – уже совсем иным тоном, напряженно прокричал он в трубку.
Она понятия не имела. И боль сильнее стала от крика.
– Миша… - попыталась отозваться она. – Больно.
Марина не хотела жаловаться. Оно само вырвалось.
– … !- Миша ругнулся, а у нее даже сил не хватило удивиться. Она раньше не слышала, чтобы он такое говорил. – Марина, солнышко мое, где вы? Хоть примерно?! Я уже еду. Мы едем. Скажи, хоть приблизительно?!