Сердце в залоге

Его тон вновь поменялся, напомнив Марине тот, которым Миша иногда говорил с сотрудниками. Когда требовал беспрекословного выполнения распоряжений. И она почувствовала необходимость как-то отозваться, несмотря на боль.

– Не знаю, - всхлипнула Марина снова. – Не вижу. Не могу подняться. Родители не отвечают. Миша!

Это ее паника и страх прорвались восклицанием. Ужас, продолжающий давить грудь, заставляющий судорожно дергаться на полу, в попытках освободить ногу.

– Солнце! Успокойся! – это прозвучало твердо. Хлестко. Приказом.

У Марины даже немного в голове прояснилось.

– Что ты помнишь, Мариша? Где вы ехали? Что проезжали?

На том конце связи, на заднем фоне что-то шумело, хлопало, кто-то быстро говорил. Но Марина ясно слышала только голос Миши.

– Дамба, - хрипло выдохнула она, после нескольких мгновений мучительных размышлений. – Мы только-только проехали дамбу, кажется.

Голова начала болеть сильнее от попыток сосредоточиться, вспомнить. И паника сковывала, заставляя тело неметь. Хотелось закрыть глаза и отдохнуть. Расслабиться хоть на секундочку. И маму дозваться.

– Я еду, слышишь, солнце?! – словно поняв это, Миша давил на нее своим голосом, тоном. Заставлял слушать. – Я сейчас буду. Не отключайся. Я еду, солнышко. Марина?

Она слышала его. Просто сил отозваться не было. Скукожившись, Марина вновь попыталась вытянуть ногу, которую уже сводило судорогой от неудобного положения. Опять не сумела. Всхлипнула.

– Солнышко? Ты как? – Миша продолжал оставаться на связи, постоянно с ней говоря.

– Не знаю. Нога застряла, - с болезненным выдохом выговорила она.

– Держись, еще немного. Мы спасателей и «скорую» вызвали. Может, они раньше приедут. Держись, солнце.

Она пыталась. Цеплялась мыслями за его голос, за уверенность, что сейчас Миша приедет - и все станет хорошо. Сейчас все наладится. Все будет нормально. Только паника никуда не делась. Боль мешала сосредоточиться. И страх.

– Мам, папа?! – из последних сил приподняв голову, опять попробовала позвать Марина. – Мамочка?!

Но кроме Миши ей никто не отвечал.

Они с отцом приехали первыми. Не намного опередив скорую и спасателей, но все-таки первыми.

Так, как в тот вечер, Михаил еще не ездил никогда в жизни. Словно наперегонки со временем, которое отмеряли сиплые, тяжелые вдохи Марины в телефонной трубке, прижатой к его уху; ее жалобные попытки докричаться до родителей; холодные капли пота, стекающие по его спине от напряжения, с которым Михаил всматривался в обочины дороги. Наверное, первые седые волосы появились у него именно в эти минуты, от леденящего ужаса, который гнал кровь по сосудам с бешеной скоростью; от незнания, что с Мариной, каково ее состояние на самом деле; от понимания, что с ее родителями все далеко не в порядке, если она не может добиться от них никакой реакции. Самой ужасающей мыслью, которая беспрестанно крутилась у него в голове во время той поездки, было опасение, что он вот-вот может услышать ее последний вздох – и окажется совершенно беспомощным. Не успеет. Слышит ее, а найти не сумеет.

Откровенно говоря, если бы не отец на соседнем сиденье, который и слышать не пожелал о том, чтобы остаться дома, Михаил не знал, как бы держал себя в руках. Несколько раз, снова и снова не видя автомобиля, слетевшего с дороги, он был близок к тому, чтобы завыть от бессилия. Но продолжал ехать дальше, всматриваясь в темноту.

Машину они увидели, уже слыша вдалеке вой сирен спасательных служб, очевидно, едущих сюда же по их вызову. Михаил резко затормозил, буквально посреди проезжей части, отбросил телефон и выскочил из своего автомобиля, оставив отца встречать спасателей. Он не мог стоять, не мог ждать, хоть и признавал, что в призыве отца подождать профессионалов – есть рациональное зерно. Но в этот момент Михаил был за гранью логики.

Ему хватило одного взгляда вблизи, чтобы понять – тете Миле не помогла подушка безопасности, да и ни он сам, ни спасатели уже ничем помочь не смогут. Крестного Михаил не видел – сработавшая подушка безопасности и дерево, в которое боком въехала машина, закрывали обзор. Машина была деформирована достаточно сильно. Возможно, из-за столкновения.

– Марина?! Солнышко?

Этот крик был отчаянным, неконтролируемым, вырвавшимся от чувства беспомощности из-за представшей ему картины.

– Миша…

Он не был уверен, действительно ли услышал ее голос или просто очень этого хотел. Так или иначе, он рванул на себя доступную пассажирскую дверь. И тут же увидел ее: Марина лежала на полу, лицом вниз, зажатая сдвинувшимся передним сиденьем. За его спиной все громче гудели сирены. Какие-то машины уже остановились и, судя по звукам, кто-то приближался сюда.

– Марина…

Миша не знал, что сказать. Он присел, протянув к ней руки, хотел коснуться, осмотреть, понять – насколько она пострадала. Но Марина уже и сама подняла голову – он увидел мобильный телефон, контуры от которого отпечатались на ее щеке, похоже, Марина лежала на аппарате. Над правой бровью у нее расплылся огромный синяк, а чуть выше, из-под волос, виднелись запекшиеся следы крови. Губа была прокушена.

Он осторожно коснулся ее плеча, спины, шеи - стараясь проверить, если ли где-то переломы.

– Миша, - было видно, что она очень напряжена и испугана. – Почему родители молчат? Что с ними?

Она и сама протянула руку, вцепившись в его ладонь.

Миша не успел ничего ответить. И не знал, рад этому или нет. Но именно в этот момент подбежали медики, оттеснив его от машины. А потом началась такая суматоха, что стало совсем не до разговоров.

Он помогал врачам, которые после беглого осмотра разрешили вытаскивать Марину из машины. Кроме синяка и рассечения на голове, с вероятным сотрясением, у нее вроде бы оказался лишь ушиб мягких тканей зажатой ноги. С помощью спасателей они освободили ее достаточно быстро.

Крестный также был жив. Но пострадал куда серьезней: судя по обрывкам разговора, который вели между собой медики, у него оказалась сильно повреждена правая половина тела, которую зажало покореженным металлом. Тетя Мила погибла при столкновении, по заключению врача, которое он услышал.

Но сейчас у Михаила не было времени обдумывать и осмысливать слова. Он просто отмечал факты, движимый единственной задачей – позаботиться о своей Марине.

Пока спасатели приносили технику, чтобы разрезать корпус автомобиля, Миша отнес Марину к автомобилю «скорой». Она пребывала, похоже, в ступоре от количества людей, шума и действий, которые завертелись вокруг них. Постоянно моргала, слабо осматриваясь. И пыталась скукожиться в его руках. Зачем-то сжимала и разжимала пальцы. От боли, вероятно. Ее платье порвалось. И Михаил как-то совсем не к месту пожалел, что не взял пиджак, когда вылетал из дома: ему казалось, что ей холодно.

Ему же сейчас было жарко. Он старался держать ее как можно аккуратней, хоть мышцы и трясло от избытка адреналина, и все тело было напряжено, словно каменное. Однако Миша очень старался обнимать ее мягко. Но справлялся откровенно плохо.

Одна из женщин-медиков тут же принялась осматривать голову Марины внимательней. Михаил же, не зная, чем себя занять, пока осмотрелся.

– У нее точно сотрясение, повезем сейчас в травмпункт, надо рентген делать. И швы накладывать. Тут рассечение, - оторвав его от наблюдения за работой спасателей, сообщила врач.