Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

Банные, Новая и Старая. Небольшой проход между домиками, даже проулком не назовешь, полсотни шагов, и вот она, речка-Лягушка. Сваи от сперва сгоревшей, а потом догнившей пристани. Одуванчики. И седые, и желтые. Поднявшийся все же ветерок качает словно бы и не городские заросли, на уцелевшем бревне сидит трясогузка.

Здесь можно оглянуться, здесь можно даже остановиться. Мало ли кого ждет молодой человек? Приятеля, девчонку, жулика, облапошившего приезжего дурака… Хорошее они все-таки место нашли, тихое. Мальчишек с удочками и тех нет, глазеть некому, но и своих не видать. Слишком долго не видать. Что-то случилось?! А, показались!

Откинувший капюшон монах и двое горожан торопливо шагали к берегу, а Руппи торчал столбом среди одуванчиков и пытался проглотить запечатавший горло ком, а тот не проглатывался, хоть умри. Трясогузкам на смех! Трясогузка, впрочем, смеяться не стала, она просто улетела, когда люди переступили какую-то трясогузью черту.

Олаф старался идти быстро, но, похоже, был на пределе. Цену частому дыханью и испарине на лице Руппи теперь знал. На это его, придурка, хватило, на то, чтобы запастись хотя бы вытяжкой хвойника [7] , – нет. Медик кошачий! Тропка была совсем ровной, но адмирал споткнулся, и Грольше его не очень ловко поддержал. За это уроды тоже ответят. Все, не только Бермессер с Хохвенде, но и Фридрих со своей лосихой, и вся та сволочь, что болталась по кабакам и врала. Двое уже в Закате, но Руперт фок Фельсенбург не забыл ни Михаэля фок Марге-унд-Бингауэра, ни мелкого Троттена, ни третьего, пока безымянного… Лейтенант навек запомнил и слова, и морды, а прихвостни регента и прихвостни прихвостней не из тех, кто прячется, пока хозяин в силе. Придет время, Эйнрехт назовет всех.

7

Хвойник (эфедра) – растение, содержащее большое количество амфетаминов, действующих как сильное возбуждающее и тонизирующее.

– Ну вот, господин лейтенант! – как-то слишком лихо и хрипло рявкнул Йозев. – Разрешите доложить, приказ выполнен… В лучшем виде.

Приказ? Не приказывал он ничего, только просил… Там, в Метхенберг, когда пришел к деду Зеппа, только пришел. Дальше они сами…

– А я все гадал, ты или нет, – тихо сказал Олаф. – Не спрашивал, глупо вышло бы, если не ты.

– Это я. – Руппи таки протолкнул проклятый комок сквозь ставшее узким горло. – Господин адмирал цур зее, нужно пройти еще немного, до лодки, и все будет хорошо.

Глава 6 Талиг. Оллария. Дриксен. Эйнрехт 400 год К.С. 3-й день Летних Волн

1

Карваль нечасто появлялся во дворце, особенно днем. Маленький генерал предпочитал докладывать об исполненном, а чем займется утром, знал самое малое с вечера. И все же возник на пороге, едва отзвонило одиннадцать. Мевен, с которым Робер прикидывал, как половчей избавиться от ненужной челяди и еще менее нужных дам и девиц, удивленно присвистнул. Он дважды приглашал Карваля присоединиться к совещанию, а заодно перекусить, но Никола сослался на загодя данное Халлорану обещание и вроде бы уехал.

– Халлоран начал поститься? – усмехнулся виконт, но, столкнувшись с хмурым взглядом, как-то подобрался. – Гадость? Какая и где?

– Монсеньор, – Карваль смотрел на Робера, – я позавчера докладывал, что барсинцы волнуются прежде всего потому, что тр'yсят. Мы вешаем пойманных с поличным, но горожане поверили в то, что будет порядок, и теперь идут с жалобами. Я собираюсь дать им ход, ублюдки об этом догадываются.

– Само собой, но из-за этого ты бы не примчался.

– Монсеньор, то, о чем я говорю, имеет прямое отношение к сегодняшней неприятности. Прошу меня выслушать. Позавчера я распорядился повесить убийц портного, заступившегося за жену, сама она успела убежать. Женщина искала убийц три месяца. Монсеньор, она любила мужа, и она из Пуэна…

– Выяснилось, что вдова ошиблась?

– Нет, все сошлось. Даже шрам от ножниц у одного мерзавца – портной схватился за ножницы…

– Тогда в чем дело?

– Рано утром объявилась еще одна вдова со своей матерью. Они обвиняют троих людей Халлорана. Полковник отказывается их выдать. Я как раз оказался там и допросил обвиняемых – это не ызарги.

– Но женщины настаивают?

– Да, Монсеньор, только младшая не в себе, а старшая… Ей все равно, кого вздернут, лишь бы на нем был мундир. К сожалению, горожане верят вдове, и не только верят.

– Что они делают?

– Пока ничего. Человек сорок во главе со старухой не придумали ничего лучшего, чем отправиться к казармам, куда их не пустили. Там же болтаются и барсинцы, им это нравится, но пока они молчат.

– Проклятье… Мне казалось, город в порядке.

– Мне тоже, но старуха со вчерашнего вечера заводит соседей, а люди слишком долго молчали и боялись. Теперь они не успокоятся, пока не добьются своего или пока их не поставят на место.

– То есть пока не вздернут нас с вами или пока мы не начнем стрелять?

– Я прошу разрешения поднять людей Пуэна. Ваш дом и особняк Капуйль-Гизайлей под охрану уже взяты. В Ноху я тоже сообщил.

– Хорошо. Пусть седлают Дракко.

– Монсеньор, не думаю, что…

– Когда они кого-нибудь вздернут, их будет не унять. Вспомните Маранов.

2

Лодки за полузасохшей ивой не было, как не было и определенного в лодочники Умника Ганса. Руппи пробежался взглядом и по противоположному берегу, и по самой речушке – нет, не видно. Закатным тварям забытых плащей явно не хватило, и они проглотили перевозчика. С потрохами, лодкой и веслами. Лейтенант покосился на спутников: Йозев с Грольше выглядели нерадостно, адмирал был спокоен – ни вопросов, ни советов.

– Я посмотрю, – как можно беспечней сказал Руппи. – Вы тут подождите… В тени.

– Угу, – ответил за всех Грольше. – Пошли.

Вдвоем спустились к самой воде – тина и копошащиеся в ней кряквы хранили молчание, но тревоги ничто не внушало. И никаких следов Ганса. Вообще никаких следов.

– Хватать наших орлов не с чего, – растерянно пробормотал абордажник. – Может, с лодкой чего не так…

– Пешком бы дошел, времени хватало. Будем лодку искать или подождем? Тут лучше не рассиживаться.

– Он далеко не уйдет… Торстенова сила! Рыжий! Сигналит, и, похоже, не нам.

Точно! На той стороне, полусотней шагов выше по течению, из кустов к самой воде вылез Зюсс, которому следовало караулить повозку. Яростно жестикулируя, он махал шапкой в сторону ивы. Тот, кому эти пляски предназначались, явно находился напротив Рыжего. На этом берегу!

– Ганс выше! – догадался Грольше. – И за какими кошками он туда поперся?

Этого Руппи не знал. Зюсс не выдержал, и над сонной Лягушкой пронесся прямо-таки разбойничий свист, после чего пляска возобновилась с новой силой.

– Я за нашими.

– Хорошо.

Лодка показалась через год, то есть через пару минут. Ганс изо всех сил налегал на весла, напоминая мирного эйнрехтца разве что щеголеватой курткой.

– Фух, ошибся… Я ж не думал… – не переведя духа, принялся объясняться «лодочник». – А там – ну точно такое же…

– Торстенова сила, заткнись, некогда! Господин адмирал, дозвольте…

– Я не настолько ослаб, – второй раз за день подал голос Олаф, – не задержу.

Не задержал. Руппи с Гансом сели на весла. Посудинка быстро двинулась наискось к левому берегу. Пустому – Рыжего уже не было: надо полагать, побежал к повозке. Руппи равнодушно ворочал веслами, будто в самом деле стал перевозчиком. Мысли, страхи, даже злость как языком слизнуло. Поднимавшаяся от воды серебристая дымка затягивала берега заодно с памятью. В этот город незачем возвращаться, они ничего не оставляют и ничего не забирают. Просто уходят туда, где поют волны и пляшут ветра. Прийти с берега и вернуться на берег, не отдав жадным площадям то, что им не принадлежит, – это правильно. Стоячая вода гниет, и ты гниешь вместе с ней, а думаешь, что засыпаешь. Спать можно только в море, оно разбудит, когда нужно, оно убьет, кого нужно, оно найдет, что нужно, и унесет любую грязь. Верь морю, верь живой воде, не спи…