Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат

– Хороший денек, – подмигнул кавалерист. – Куда?

– К Левой Пушечной. – Какой заставой воспользоваться, в последнюю встречу отец Луциан намекнул столь прозрачно, что не внять мог лишь закоренелый грешник или же круглый дурак. Руппи счел, что пренебрегать добрым советом грех.

– Поехали.

Превратившийся в наемного кучера «слуга», издали почти неотличимый от брата Ореста, разобрал вожжи, Максимилиан с шиком, хотя рядом не было ни единой девицы, вскочил в седло. Место Руппи было в карете, за сдвинутыми занавесками, и хорошо – лейтенант устал вглядываться в чужие крыши, ожидая то сигнала, то подвоха.

Ворвавшийся в усталость требовательный мяв заставил вздрогнуть. Уже понимая, что его ждет, Руппи приоткрыл дверцу и все равно отшатнулся, когда в карету с неистовым писком влетело разъяренное меховое чудо и метнулось под скамью. Вот ведь!.. Лейтенант усмехнулся, почувствовал боль, намочил носовой платок из фляги и приложил к располосованной щеке. Защипало, но винный спирт лечит без нежностей.

В щели между занавесками проплывало Пушечное предместье, вызывая в памяти то старика Файермана, то ошибочно брошенный стражнику золотой. Примчаться в столицу спасать своего адмирала, не имея ни плана, ни сообщников, ни денег, – это уметь надо, но ведь выгорело! Все, что творил последние месяцы наследник Фельсенбургов, было чередой глупостей и авантюр, но оборачивалось удачей, будто за плечом стоял сам Леворукий. А что? Когда дриксенские моряки стреляют по дриксенским конникам, Враг не может не смеяться.

– Мя, – раздалось под ногами. – Мя-я-я-а-мррррр…

Гудрун как-то догадалась, что корзины не будет, и вылезла. Сперва на сиденье, потом, и кто бы мог подумать, на колени и затарахтела. Руппи, не дожидаясь напоминаний, погладил пушистый загривок. Он был бы рад избежать крови, но Фридрих бросился спасать Бермессера. Олаф контратаковал, регент ответил единственным возможным для себя способом. Выхода не оставалось, даже самого подлого. Чтобы вытащить Ледяного, пришлось убивать, только под пулями абордажников падала отнюдь не судейская сволочь…

Тряска стала меньше, лошади вновь зацокали по мостовой – приближалась застава. Гудрун урчала, всем видом давая понять, что расставаться с обожаемым избранником не намерена. О, она умела добиваться своего! Как и мама с бабушкой, просто каждая выбирала оружие по себе и каждая чем-то жертвовала. Или кем-то. Сын и внук поступил так же, только и всего.

…Из города выехали самым обыденным образом. Старший караула лениво махнул рукой, то ли пропуская, то ли желая доброго пути, а его подчиненные даже не соизволили повернуть голов – вступающий в столицу обоз вызвал у стражи куда более существенный интерес. Карета в сопровождении верхового покатилась по дороге на Метхенберг, чтобы за первым же поворотом помчаться во весь опор. Делать это в виду заставы было бы нарочитой наглостью: пожилые дворяне не мчат будто на пожар, рискуя вытрясти собственную душу и передавить чужих гусей и поросят. Разумеется, хозяевам живности подобное не понравится. Разумеется, они запомнят торопыг, про которых даже слепой по слуху скажет, что они гонят как сумасшедшие. Разумеется, запомнившие наперебой станут отвечать на расспросы, а расспросов долго ждать не придется…

Тряхнуло. Да, это тебе не матушкины рысаки. Гудрун вякнула и, стараясь удержаться, выпустила когти. Началось.

– Сама захотела, – буркнул Руппи и откинулся на подушки. Он заранее решил считать скачку качкой, но сухопутная болтанка на поверку оказалась тошнотворней любого шторма. Возможно, потому, что не была опасной.

2

Маленький кардинал был терпеливей маленького генерала, и Арлетта не выдержала. Она бы посидела у норки еще, если б не свара у кавалерийских казарм, очень графине не понравившаяся, извинения же Сэц-Арижа ее попросту напугали. Тормошить военных смысла не имело, они и так делали все что могли, и Арлетта отправилась в Ноху.

Ждущий вечера город казался настолько мирным, что беспокойство поджало хвост уже у Ружского дворца, но графиня не любила возвращаться. Если Левий уклонится от встречи, появится повод задуматься, но кардинал принял гостью немедленно и с распростертыми объятиями. Даже слишком распростертыми для духовной особы. Что ж, олларианке эсператист не священник. Арлетта согласилась выпить шадди и не прогадала: кардинал знал толк в «усладе шадов». Арлетта следила за красивыми руками и вспоминала придворную молодость. Она с детства любила горечь, а фрейлин пичкали сластями. Северная королева если и пила шадди, то со сливками и сахаром, превращавшими чудо в приторные помои, а потом вздумала угостить Алваро Алву морисским напитком. Угостила…

– Прошу вас. – Кардинал торжественно водрузил на стол поднос с настоящими багряноземельскими чашечками. – Я ни в чем не ошибся? Вы так внимательно наблюдали…

– Простите. – Прозвучит двусмысленно, ну и прекрасно! – Я вернулась в собственную юность, тогда в Олларии шадди почти не пили. Вкусы королей для подданных если не закон, то намек…

– Иногда наше отвращение не что иное, как предчувствие. – Кардинал устроился напротив Арлетты. – Если я не ошибаюсь, за Померанцевым морем гость берет чашку первым, а Франциску Второму и в самом деле следовало избегать шадди.

– Он сам не заметил, что умер, – задумчиво произнесла графиня. – Другие не замечали, что он жил.

– Рафиано всегда умели подбирать слова.

– Вы знакомы с кем-то из моих родичей? – Некоторые вещи Арлетта предпочитала прояснять сразу.

– Не более, чем с Иссерциалом или Лахузой. Притчи экстерриора Талига пересказывают многие.

– Вас занимают притчи или экстерриоры?

– И то и другое. Что поделать… Оноре занимал исключительно Создатель, Юнния уже ничто не занимало, но дела орденские требуют мирских знаний.

– Ваши знания привели вас в Талиг, – уточнила сестра экстерриора. – Магнусом Милосердия стал другой.

– Стал. – Кардинал посмотрел сквозь поднимавшийся над чашечкой пар и улыбнулся. – Мне бы следовало сказать что-то вроде «мир его праху», но вряд ли крабы сие допустят.

– Насколько я знаю крабов, нет. Когда вы выбрали Талиг? Когда не стали магнусом?

– Магнус не может выйти из другого ордена, и это в общем-то правильно… Человеку несвойственно жить без корней. Став Савиньяк, вы не перестали быть Рафиано, покойная графиня Ариго осталась графиней Борн, а ее дочь – графиней Ариго. Служители Создателя порывают с миром, но обретают корни в том ордене, что принимает их. Я вручил себя Славе. Что вы думаете о моем шадди?

– Вы ждете откровенного ответа?

– В том, что касается шадди, – безусловно. Герцог Эпинэ не избалован, его похвалы льстят, но не способствуют совершенствованию.

– Я привыкла к другому сорту. – Шадди, Иссерциал и убийство… Неплохо для первого разговора, если Левий в самом деле знает про Кару. – Западные зерна дают более мягкий вкус.

– Зерна Зегины резче, хотя бодрят те и другие одинаково. Я смешиваю запад и восток один к трем, но готов изменить соотношение по вашему вкусу.

– Не стоит. – Пусть скажет еще что-нибудь… светское.

– Вы мне доверяете?

– Не совсем, – сощурилась Арлетта. – Говорить о доверии имело смысл до того, как возрадовались крабы. Сейчас Талиг вам нужен, значит, вы можете быть лишь на нашей стороне.

– Не совсем. – Так улыбаются мужчины, привыкшие уговаривать женщин. – Люди по сотне причин принимают невыгодную на первый взгляд сторону. Святой поход против еретиков – не только стрельба из пушек и проклятия под орган. У Церкви и смиренных и не слишком слуг ее много возможностей, а кое-кто ставит дела Создателя, в своем понимании, разумеется, выше личной выгоды.