Сердечные струны

Он готовит постель. На мягких одеялах она отдаст ему свою девственность, станет женщиной в руках Романа.

Раздался ее тихий стон и на лице появилось выражение напряженного ожидания. Боже, неужели ее фантазии настолько реальны, что могут довести до экстаза?

— Эй, подожди меня, — дразнил он. — Мы собирались сделать это вместе, помнишь?

Она встала и медленно развязала ленточки на рубашке.

Роман мгновенно посерьезнел. Рубашка каскадом струилась вдоль ее роскошного тела, соскользнув на землю. Он видел ее обнаженной и раньше, но сегодня — что-то другое.

Сегодня суждено познать каждый дюйм этого бледного и совершенного тела, но, вопреки ее требованию, познавать медленно.

Подняв ее рубашку, он снова надел ей ее через голову.

— Роман, что…

— Правила, — напомнил он. — Ложись.

Она подчинилась, поглядывая на него.

— Накройся одеялами. Снова повиновалась.

— Подними рубашку до талии, закрой глаза и думай о чем угодно, кроме того, что будет происходить.

Она выполняла все так, как он говорил, но остановилась на полпути.

— Роман, прекратим эту игру. Он сощурил глаза.

— Делай то, что говорю, Теодосия.

Он не шутил — поразительно сексуальный звук его голоса убеждал в этом. Пришлось подтянуть рубашку к талии и закрыть глаза.

— Тебе хотелось полной темноты, ты ее получила, — пояснил Роман. — Что бы ни происходило, не открывай глаза. — Он опустился рядом. — Хочешь, чтобы я остался в бриджах или без? Можно делать и так и эдак.

Его вопрос усилил ее томление.

— Без.

Он вытащил ее руки из-под одеяла, лаская большими пальцами тыльные стороны ладоней, располагая их на застежках своих бриджей.

— Обжог руки, готовя рагу, и не могу справиться с пуговицами. Придется помочь.

Девушка удивленно открыла глаза, но в следующую секунду почувствовала, как рука Романа прикрыла их.

— Просил же не открывать глаз, Теодосия. Немного повозившись, она сумела расстегнуть пуговицы — огонь желания просто пожирал ее. Она готова была поклясться, что языки пламени обжигали пальцы, а они вырывались из твердого тела Романа.

— Теодосия, — поторопил Роман.

Расстегнув все пуговицы, стянул бриджи и нижнее белье, услышала, как он пошевелился, поняла, что с этим закончено, — он обнажен.

Потянулась, чтобы коснуться его, Роман перехватил руку.

— Никаких прикосновений, и не вздумай открывать глаза.

Такое расстройство охватило ее, что она застонала.

— Ты обнажен, а я нет.

— Знаю.

— Но…

— Готовлюсь проникнуть в тебя, Теодосия, — прошептал он ей на ухо, — собираюсь выплеснуть свое семя. А ты, мой маленький милый гений, будешь думать о совершенно отвлеченных вещах.

Она попыталась открыть глаза, но он снова положил на них руку.

— Роман…

— Проникнуть в тебя, — пробормотал он еще раз. — Вот так.

Она почувствовала, как его пальцы скользнули в нее и вскрикнула от наслаждения.

— Думай об отвлеченных вещах, Теодосия, — проворковал Роман, водя большим пальцем по самому чувствительному месту ее женской плоти. — Если бы думала, то не чувствовала бы удовольствия. Подумай о… мм, селезенках.

Хотелось побранить его, но наслаждение, которое разливалось по ней, делало разговор невозможным, она беспокойно заерзала под его рукой.

— Конечно, не собираюсь проникнуть в тебя только пальцами, — продолжал Роман, придвигаясь к ней поближе.

Она почувствовала, как его возбуждение обожгло ее бедро.

— О Боже, Роман…

— Думай об обонятельных нервах, Теодосия, — мягко предложил он, прижимаясь к ней в ритме, который доводил ее тело до лихорадочного уровня. — Думай о Шекспире.

Мягко раздвинул ее бедра и устроился между ними — затвердевшие соски прижимались к его груди, тихие постанывания проникали в его мозг, и пламя опаляло все тело. Целуя и покусывая шею девушки, он расположился так, что его горячая плоть слегка касалась ее женской влажности.

— Теперь проникну в тебя, — предупредил он хрипло. — А пока думай о величине звезд.

Она почувствовала, как бархатистый кончик его мужественности слегка прижался к пульсирующему входу в ее тело. Инстинктивно среагировав, обняла Романа руками за ягодицы и попыталась подтолкнуть его вперед.

Он воспротивился ее усилиям.

— Думай о законе индукции.

Он слегка вошел в нее, предоставив достаточно времени, чтобы она почувствовала его полностью, прежде чем отстраниться и затем повторить ту же мучительную процедуру еще раз.

— Теодосия, открой глаза.

Она открыла их и увидела самую сущность страсти: он продвигался вперед медленно… медленно, и это происходило с такой сладостной неторопливостью, что она не испытала страха от своего первого соединения с мужчиной.

Он был плотным, но ее тело растягивалось, чтобы приспособиться к его размеру; был длинным, но она хотела его всего; она попыталась поднять ягодицы, но его вес прижимал ее к земле.

— Думай обо мне, Теодосия, — прошептал Роман, твердо удерживая ее млеющий взгляд. — Думай обо мне.

В следующую секунду вспышка боли пронеслась сквозь нее, когда он вошел полностью, но чудесное ощущение быть заполненной им быстро преодолело боль.

— Теодосия, — простонал Роман, — о Боже, Теодосия. — Он затих, наслаждаясь столь долгим ожиданием удовольствия погрузиться в ее шелковистую влажность.

Но Теодосия не собиралась оставаться безучастной — изогнувшись под ним, нетерпеливо стремилась получить тот восторг, который он так умело дарил ей в прошлом.

Быстрым движением Роман стащил ее рубашку через голову и отбросил в тень; взяв в рот твердый сосок, начал показывать ей истинное значение любви.

— Сегодня ты пройдешь полный круг, Теодосия, и я с тобой. Двигайся со мной, милая.

Хотя она никогда прежде не знала мужчины, ее тело подсказывало, что делать: каждый раз, когда, казалось, он выскользнет из нее, она, прижав ягодицы к земле, поднимала их, чтобы слиться снова.

Забывшая обо всем, кроме него, Теодосия слышала, как он бормотал слова ласки и поощрения, его глубокий низкий голос ласкал, и она отдавалась с полной несдержанностью.

У Романа появился новый прилив желания довести ее до высочайшей точки экстаза: продолжая двигаться глубоко и равномерно, целовал ее, погружаясь языком между мягкими губами, ласкал рукой твердые соски возбужденной груди.