Сердечные струны

Ребенка.

Она носит его, чтобы потом отдать сестре и зятю, собирается родить младенца и передать людям, которые ему совершенно не знакомы, а потом отправиться в Бразилию и провести остаток жизни на какой-то кишащей жуками реке.

Ничего удивительного: этот план всегда входил в ее намерения и не покидал ее ни на минуту. Но ведь зачали новую жизнь они вместе… как можно забыть обо всем? Не зря, оказывается, сомневался — их близость ничего не значила для нее. А вдруг что-то да осталось? Однако, если бы это было так, не вздумала бы возвращаться к другой жизни.

Он, Роман Монтана, оказался недостаточно хорош для нее, внезапно осенила мысль, не очень умен, всего лишь крепкий мужчина, избранный кандидатом, удовлетворившим ее желания и потребности. Так в свое время Флора использовала его, а потом продала все, что по законному праву принадлежало ему, не оставила ничего, кроме мечты.

Теперь Теодосия намерена лишить его ребенка, который принадлежит и ему тоже. Неосуществленная мечта — чем не вторая Флора?

Все плохое, ужасное, потрясшее много лет назад его, тогда еще ребенка, повторилось снова, уже с мужчиной — ярость прожгла его сердце, обострив разум.

Единственная правда осветила его душу настолько ярким и сильным светом, что Роман вздрогнул.

— Нет, черт побери, — вскипел он вслух. — Нет, Теодосия!

Он угрожающе надвигался на нее.

— Это и мой ребенок тоже, понятно?

Его крик прорвался сквозь пелену отчаяния. Смятение охватило все ее существо.

— Роман…

— Ты не отдашь ребенка сестре!

— Что? — Ее мысли завертелись, и она отступила назад. Не отдашь ребенка сестре! Его слова звучали в ней бесконечно, и сердце застучало так часто, что — она была уверена — вот-вот выскочит из груди.

Неужели он хотел ее и ребенка? Скажет ли, что любит ее, женится на ней, возьмет к себе на ранчо и подарит еще дюжину детей?

Сердце сжималось в ожидании ответа.

— Судя по твоему поведению, — продолжал Роман, — ты ничего не поняла. Позволь выразиться прямо: хочу своего ребенка, Теодосия!

Она уставилась на него так напряженно, что все остальное в комнате перестало существовать: говорит, что хочет ребенка, но ни слова, что и ее тоже.

Теодосия никогда не представляла, что бывает такая сердечная боль. Больше уже не могла сдерживать слез — они побежали по ее щекам.

— Слезы не остановят меня, — огрызнулся Роман. — Если считаешь, что обязана отдать ребенка твой бесценной сестре, пожалуйста, можешь родить целую дюжину для Лилиан, но тот, которого ты сейчас носишь, — мой!

Он повернулся на каблуках и подошел к двери.

— Мы останемся здесь, в Уиллоу Пэтч, до тех пор, пока не родится ребенок, — неистово продолжил он. — После родов можешь отправляться в Бразилию и изучать слюни жуков всю оставшуюся жизнь, мне наплевать, но моего ребенка ты оставишь мне!

Дернув дверь, продолжал гневно смотреть на нее.

— Пойду искать место, где мы сможем жить следующие восемь или девять месяцев или сколько еще там осталось до рождения ребенка. А также разыщу городского доктора и узнаю, не сможет ли он осмотреть тебя — ничего не должно случиться с моим ребенком, понятно? Буду присматривать за тобой каждую секунду до тех пор, пока не стану держать своего ребенка на руках. После этого можешь делать все, что заблагорассудится.

Вышел в коридор, затем снова вернулся.

— Убежишь — догоню, — прозвучало как предупреждение. — Куда бы ты ни отправилась — найду.

Хлопнув дверью, выскочил.

Колени Теодосии подкосились, она повалилась на кровать, застыв, начала непроизвольно дрожать, словно кто-то колол ей кожу острыми иглами. Руки казались такими холодными, когда коснулась ими лица. Даже горячие слезы не согревали их.

Ну почему ты не любишь меня, Роман?

Не понимая, что с ней, знала что делать — остаться с Романом в доме, который он найдет для них в Уиллоу Пэтч. В течение последующих месяцев, думала она, ее любовь к нему углубится и наполнит ее величайшей радостью.

Нет, уехать из Уиллоу Пэтч сейчас же, пока его нет, пока любовь к нему не углубилась и не наполнила ее глубочайшей грустью. Он не хочет ее.

Куда отправиться?

Куда угодно. Когда окажется в другом месте, решит, что дальше. Что же делать?

На дрожащих ногах встала и подошла к окну и увидела, как Роман выводил Секрета из конюшни. Даже с такого расстояния было заметно, как он рассержен. Вскочив в седло, пришпорил жеребца и поскакал из города — пыль, скорость и ярость сопровождали его.

Он вернется.

— Люблю тебя, — прошептала она.

От горячего дыхания остался большой затуманенный круг на стекле. Кончиком пальца она написала: «Роман». Солнце, пробившись сквозь занавески, высушило его — прямо перед глазами Теодосии имя любимого исчезло.

* * *

Роман вошел в лавку Уиллоу Пэтч и заказал провизию.

— Собираетесь в поездку? — спросил владелец магазина, выполняя заказ.

Роман, не склонный к дружеской беседе, сдержанно кивнул, затем отвернулся от продавца.

Проклятие! — бушевал он. За три часа поисков ему не удалось найти ни одного сдаваемого внаем дома — ни в городе, ни в окрестностях. В пансионате были свободные комнаты, но леди, владеющая заведением, давала приют шлюхам. Мысль о том, чтобы Теодосия жила в таком грязном месте, была ему противна.

Придется переехать в другой город, такой, в котором можно снять дом на следующие несколько месяцев.

— Ну, вот, — сказал хозяин магазина, сложив заказанные продукты на прилавок.

Роман повернулся, достал пачку денег и отсчитал несколько бумажек, подождал, пока торговец не вернет сдачу, рассеянно разглядывая товары, разложенные в витрине под стеклом: отполированную скрипку, хрустальный бокал, серебряные подсвечники, золотую табакерку с выгравированным по ней именем Альфред Чипперс, маленькое изумрудное колечко и брошь.

Вдруг нахмурился, сощурил глаза и сжал кулаки.

Брошь — рубин в форме сердца со свисающими тоненькими золотыми цепочками — Теодосия убежала, продав ее, и уехала из города.