Сердечные струны

Он замолчал, вспоминая дни, праздники.

— Тот церковный праздник начался для меня хорошо, но потом укусила белка, когда Джевелин выиграла своей приз. Эта бесовка прокусила своими зубками ноготь большого пальца, и с тех пор он больше не вырос. А я ведь ничего не сделал этому чертову зверенышу, хотел покормить орехами. Знаете, никогда не думаешь о том, как нужны ногти, до тех пор, пока что-нибудь не случится с самым полезным из них. Этим я пользовался, чтобы чистить уши. Теперь уже не могу делать этого и иногда подумываю, не потому ли стал хуже слышать, что мои уши не чистятся.

Он встал, отряхнул штаны и поднял Чапарито на спину Упри.

— Ну, пожалуй, пойдем. Держитесь друг друга покрепче, слышите? Милуйтесь, смейтесь побольше и проживете по-настоящему хорошую жизнь вместе.

Когда Обл исчез в лесу, Теодосия уставилась ему вслед.

— До сих пор тянется к своей жене по ночам, — прошептала она.

Она гадала, будет ли она тянуться к Роману, просыпаясь среди бразильских джунглей.

И, просыпаясь в своей спальне на ранчо, будет ли Роман тянуться к ней?

Нахлынувшая пустота давила изнутри, она прижала руку к груди, словно пытаясь смягчить боль.

— Теодосия? Что с тобой? — спросил Роман, заметив взгляд глубокого отчаяния, отразившийся на ее лице.

— Что? Да. Да, конечно. Ничего особенного, Роман. Размышляла о мистере Смотте. — Поспешила придумать что-нибудь, совершенно не связанное с ее истинными мыслями. — Он как-то беспорядочно строит свою речь. Почему в Техасе люди разговаривают в такой манере?

Роман вычистил сковороду.

— Беспорядочная речь? Нельзя понять, о чем он говорит.

— К примеру, мистер Смотт начал с того, что не сделал в жизни ничего важного, а закончил тем, что его покалеченный белкой ноготь стал причиной грязных ушей. Не могу постичь никакой связи в таких гибких речевых отклонениях.

Роман улыбнулся.

— Так вот, значит, что такое гибкие речевые отклонения. Ты живешь в городе. Все, что от тебя требуется, когда хочешь увидеть других людей, открыть дверь дома. Но здесь люди обычно живут далеко друг от друга и нечасто видятся, поэтому, когда собираются вместе, так много говорят друг другу, что одна тема вполне естественно наскакивает на другую, та, в свою очередь, на третью, и так далее. Они говорят ни о чем и обо всем, а когда общение заканчивается, отправляются по домам с новыми темами для разговоров до следующей встречи. Через некоторое время такая манера входит в привычку, поэтому, даже оказавшись в городе, Деревенские люди продолжают болтать ни о чем и обо всем. И это никто не считает гибкими речевыми отклонениями, Теодосия, а называет болтовней.

— Болтовня, — пробормотала она. — Но с чего начинается деревенская болтовня?

— С того, что ты говоришь что-нибудь и затем ждешь, что дальше взбредет в голову. Но ты же с Севера. Возможно, у тебя не получится, — поддразнил он.

Она сосредоточилась на первой фразе, которая пришла ей на ум.

— У Обла Смотта седые волосы.

Роман подождал ее следующего предложения, но она ничего не сказала.

— И?

Она не могла придумать, что еще сказать.

— А его седые волосы ни о чем больше не напоминают? — поинтересовался Роман.

Она закрыла глаза и увидела, как что-то белое всплыло в памяти.

— Его волосы такие же белые, как постельное покрывало, которым я застилала кровать, когда была девочкой.

— Хорошо. Ну, и о чем напоминает тебе покрывало?

— Я пролила на него чай и попыталась спрятать его под одеяло, но миссис Синглетон, гувернантка, обнаружила пятно. От нее всегда пахло мятой, потому что ее карманы были вечно набиты конфетами. Однажды мы во время прогулки в парке уснули на скамейке. Я проснулась первой и пощекотала ее одуванчиком под носом — она чихнула так сильно, что ее очки слетели и упали в траву. Какой-то мужчина наступил на них и раздавил, поэтому мне пришлось вести бедняжку домой.

Когда она открыла глаза, то увидела, что Роман улыбается ей.

— А теперь скажи, какое отношение имеют очки миссис Синглетон к седым волосам Обла Смотта, Теодосия.

— Никакого.

— Это и есть деревенская болтовня.

Она поняла, что, в конце концов, тут нечего анализировать. Такая манера речи была способом выстраивать воспоминания в цепочку случайных связей, присущих дружеской болтовне. И хотя болтовня и казалась странной для ее интеллектуальных ушей, она как-то пообвыкла и находила ее довольно успокаивающей.

Припомнилось, о чем болтал Обл Смотт: о своем муле, собаке, о ветрах в Мексике, о ненужной торопливости, о том, что можно ничего важного не совершить, но прожить долгие дни счастливо.

«Держитесь друг друга покрепче, слышите? Милуйтесь, побольше смейтесь, и проживете по-настоящему хорошую жизнь вместе».

Хороша жизнь, подумала она: один в Техасе, другой в Бразилии.

Там, в Бразилии, не будет никого, с кем можно будет потренироваться в деревенской болтовне: доктор Уоллэби не поймет ее, да у него и не будет на это времени. Если бы не Воман, она бы тоже не поняла и не научилась ей.

Она гадала, как много всего другого могла бы узнать от него, научиться тому, чего никогда не знала, и болезненная пустота снова овладела ею.

— Теодосия, ты слышала, что я сказал?

— Что? Нет, извини, Роман, не слышала.

— Спрашивал, не забыла ли ты о прошедшей ночи. Судя по этому отсутствующему взгляду, забыла, а я обещал напомнить утром. Пора выполнять обещанное.

Она скрестила руки на груди.

— Роман, Обл Смотт увидит…

— Давно уже ушел, — сказал Роман, потянув за ленточки ее рубашки. — Кроме того, уверен, подозревает, что мы займемся некоторым рубашкозади-ранием и семявыплескиванием, как только он уйдет. Поэтому и не вернется.

Он подхватил ее на руки и понес к спальному тюфяку, уложил и растянулся рядом.

— А знаешь, прав Обл Смотт: люди слишком много спешат, Теодосия, я собираюсь воспользоваться его советом и медленно, медленно любить тебя.

Она повернулась в его руках, решив, что тоже последует мудрому совету Обла; отбросив мысли о завтрашнем дне, сосредоточилась на том, что было у нее прямо перед глазами.

О, что это было за сексуальное зрелище! Взгляд Романа пылал голубым огнем, и его желание стало ее собственным; она не помнила, когда и как он снял с нее рубашку, а с себя бриджи; ее воспоминания прояснились с того момента, когда его губы устремились к мягкому чувствительному углублению у шеи.

А пока он так целовал ее, его мужская твердость тоже скользила по ней: губы… руки… каскад длинных черных волос… горячее возбуждение…

Его каждая часть касалась ее каждой части, она извивалась под его умелыми ласками, тело трепетало от ожидания твердой мужской плоти внутри.

Хотя Роман и чувствовал ее страсть, ему хотелось довести ее до кипения. Подняв ее на колени, сам лег головой на гору подушек, руками показывая, что ей сделать.

Поняв намерение своего смуглого и неотразимого любовника, Теодосия ахнула от удивления, но в нетерпеливом предвкушении наслаждения, добавляющего силы ее трепещущему телу, подчинилась побуждению его рук и встала на колени над его лицом.