Серебро ночи. Трилогия

Роуэн переглянулся с кардиналом. Тот лукаво ему подмигнул и спокойно провозгласил, глядя на тучного аббата:

— Раз требуют выдать, значит, выдадим. — И обратился уже к Роуэну: — Ты все запомнил, сын мой?

Тот молча кивнул.

— Когда все будет готово, я пришлю к тебе вестника в монастырь. На Совете от тебя потребуется говорить лишь одну правду.

Роуэн поклонился и вышел. Искоса на него поглядывая, настоятель пытался уразуметь, что общего может быть у кардинала с предводителем разбойников. Решив, что кардинал, как обычно, плетет какую-то недоступную его уму интригу, довел пленника до ворот.

— Надеюсь, вы сумеете усмирить эту нечестивую толпу? — спросил с некоторым испугом и остановился перед внушительными дубовыми дверями, окованными железом. — Монахи не должны брать в руки оружие. Устав нашего ордена это запрещает.

— Понятно. Вы предпочитаете, чтоб вас перерезали, как невинных ягнят. Тогда Господь будет вами доволен? — слова Роуэна звучали издевательски-насмешливо, и настоятель сердито нахмурился.

— Мы можем обороняться в том случае, если угрожать будут враги. Но мы не можем обнажать оружие против собственных сограждан.

— Не думаю, чтоб от вас было много проку в сражении с настоящими врагами, но хоть так, и то вперед! — иронично похвалил его Роуэн. — Открывайте ворота!

Настоятель сделал знак, и послушники слегка приоткрыли тяжелые створы. Чуть склонив голову, Роуэн сделал шаг вперед и тут же оказался окружен плохо одетыми людьми с самым разным оружием в руках и факелами в руках. Дверцы за ним тут же захлопнулись. Раздались приветственные крики.

Роуэн повелительно поднял руку, прерывая шум, и скомандовал:

— Я здесь! Уходим! И чтобы обо мне никто не знал!

— А штурмовать монастырь не будем? — с сожалением спросил один из бандитов с перевязанной тряпицей головой.

— Чего ради? — Роуэн дружеским толчком повернул его в сторону выхода с площади. — Я жив и даже всем доволен.

Повинуясь ему, замолчавшая толпа быстро рассеялась. Красноватые блики огня, освещавшие площадь, угасли. В полной темноте с Роуэном остались только те трое, что пришли сюда с ним.

— Где граф? — бесстрастно поинтересовался Роуэн.

— Дома, где ж ему еще быть, — доложил один из соратников. — А куда мы?

Роуэн немного призадумался.

— Я в монастырь. Но не с главного хода. А вы снова становитесь дозором вокруг монастыря. Уверен, граф решит, что без меня легко овладеет Дейамором.

— И еще кое-кем, — с кривой усмешкой уточнил человек в плаще с рваной дырой. — Но тут он сильно ошибается, — и захохотал, довольный собой.

Роуэну не понравился непристойный намек на Фелицию, но он споро зашагал прочь, не вступая в споры. Его спутники последовали за ним. Перед монастырем Дейамор они разделились. Роуэн пошел к задней части, где, пользуясь наступившей темнотой, легко перебрался через лаз в заборе. А его спутники заняли места в кустах вокруг монастыря, где уже сидели нанятые Роуэном охранники.

Но подозрения Роуэна не оправдались. Граф Контрарио возле монастыря в эту ночь не появился. Но под утро в маленький домик Роуэна заглянула сама мать настоятельница.

Едва заслышав под окошком легкие шаги, Роуэн стремительно поднялся. Он всегда спал в одежде, не желая тратить время на одевание в случае внезапной тревоги. Вот и теперь он настороженно встретил Фелицию на пороге, любовно всматриваясь в ее едва видимое в предрассветном мареве лицо.

Чуть поколебавшись, она вошла в его скромную холостяцкую обитель.

— Как хорошо, что кардинал не стал тебя задерживать. Я беспокоилась. Если бы ты не вернулся, я бы поехала к нему сама.

Зажигая тонкую восковую свечу, Роуэн почтительно отозвался:

— Вы напрасно беспокоились, матушка. Тот, кто сообщил вам о моем пленении, несколько сгустил краски, — и, не сдержавшись, жадно обвел ее нежным взглядом. Фелиция ответила ему укоризненным взором. — Не укоряйте меня, матушка, — он выговорил это обращение с натугой, всем сердцем желая сказать ей «любимая». — По мне, уж лучше бы меня посадили в темницу.

— А что случилось? — Фелиция встревожилась. В его голосе звучали обреченность и боль. Этого от него ей еще слышать не доводилось. Он всегда был спокоен и отрешен.

Роуэн сжал зубы, немного помолчал, вновь пытаясь свыкнуться с мыслью о расставании, и только потом признался:

— Кардинал убедил меня, что я ублюдок герцога Ланкарийского и должен принять титул.

— Но это же хорошо! — обрадованная Фелиция не могла понять его разочарования. — Ты станешь богат и знатен. Возглавишь дворянство и брату станет намного легче.

— А станет ли легче мне? — Роуэну стоило неимоверных усилий удержаться и не обнять ее. — Ведь я тогда не смогу видеть вас!

Его глаза так блестели, что Фелиция сделала испуганный шаг назад, укоряя себя за непредусмотрительность. Лучше бы она позвала его к себе. Там говорить было бы гораздо легче — их бы разделял стол и в приемной находился кто-нибудь из сестер.

— Роуэн, — Фелиция старалась говорить успокаивающе, — для тебя откроется столько новых путей, столько возможностей, что ты меня быстро позабудешь!

Роуэн с горечью проговорил:

— Вы столь плохого обо мне мнения? Думаете, что золото может мне заменить то, ради чего я живу? Вы же знаете, Фелиция, что я люблю только вас! И только ради этой любви я живу. Единственная цель моей бесталанной жизни — быть вам полезным!

Она защитным жестом выставила вперед тонкую руку в широком рукаве рясы.

— Я это знаю. Но ответить ничем не могу. Я уже дала обет и принесла клятву верности. И я никогда ее не нарушу.

— Я ни о чем вас и не прошу, — Роуэн мысленно добавил «любовь моя». — Но все-таки хочу спросить об одном: если бы я был герцогом, а вы не были б невестой Божией, то вы бы ответили на мое чувство?

В памяти Фелиции, как живой, встал Джон Контрарио и посмотрел на нее своим неистовым взглядом. И она опустила глаза, ничего не ответив.

Ужасная догадка пронзила Роуэна. Сжав кулаки так, что ногти впились в ладонь, он справился с собой и обреченно признал:

— Пусть так. Я понимаю, он встретил вас раньше. А вы верны своему чувству. Пусть даже про него давно нужно позабыть. Когда-то вы обещали стать женой графа Контрарио, но не получилось, и вы избрали такую дорогу, на которой нет места мужчинам. А я пойду по такой, на которой нет места женщинам. Я не уйду в монастырь, не бойтесь, там мне делать нечего. Но жениться я не буду никогда.