Серебром и солнцем
Шрифт:
Долго так продолжалось: годы, десятилетия, века... Но, говорят, однажды крышка гроба Лелии истончилась настолько, что начала пропускать лучи Солнца. Заметив ожоги на её чудесной бледной коже, Эрвин уложил её спать в свой гроб, а сам лёг в её постель. Тогда он заметил ужасные зарубки. "Отпусти меня", - прочитал он в неровных, тёмных от пропитавшей их крови полосках... Тогда он постиг ужас своего деяния: его Лелия мертва, давно мертва! Перед ним лишь кукла, сплетённая из нитей его воспоминаний, призрак, который он сотворил своим проклятием!
Следующей ночью он призвал свою рабыню и спросил:
– Здесь ли ты? С кем я говорю?
– Её нет здесь. Одно твоё проклятие, - ответствовал призрак Лелии.
Но Эрвин подошёл к ней, обнял, покрыл поцелуями её лицо и руки... Она была холодна и безжизненна, как все carere morte, но радостно отвечала на его ласки, как все, кто любит и любим. И он увидел на её лице отражение собственной улыбки...
– Я всё ещё люблю память о тебе, - тогда сказал Эрвин.
– Но я помню!
– крикнул он, указывая на её гроб, - вспоминаю во сне, когда заботы отступают, как ты любила Солнце! Иди. Я отпускаю тебя.
Тогда Лелия улыбнулась. Другой, не его улыбкой. То была знакомая всем carere morte усмешка Бездны:
– Только прикажите, куда идти, Господин...
– Выйди и встреть гостя, высочайшего из всех, кто когда-либо посетит этот дом: Солнце, - еле выговорил Эрвин.
–
– Латэ тоже еле выговорил это и остановился, строго посмотрел на Миру поверх очков. Вампирша сидела съёжившись, уронив руки на колени, опустив голову. Сдавленным голосом старик закончил:
– Лелия послушалась. Она выполнила его приказ с похвальной точностью, и её пыль кружилась в воздухе, поблёскивала искорками, встречаясь с лучами Солнца, до самого вечера...
Мира разомкнула губы.
– Вы считаете, я сделала себе куклу, как Эрвин, в память о Винсенте? Наделила её всеми чувствами и мыслями, которые успела узнать в... оригинале? Чушь!
– последние слова сказки отдавались эхом в голове, и чтоб не слышать их, она почти кричала.
– Не совсем так...
– Латэ долго подбирал, как закончить фразу, но не смог, только устало вздохнул.
– Кстати о картинах. У меня нет никакого таланта к рисованию!
– Мира поглядела с торжеством.
– А последняя картина Винсента, с рассветом? Такое мог нарисовать только Избранный!
– Избранный?
– с грустью спросил Латэ и повторил ещё, чуть тише, с неподдельной горечью: - Избранный!
– старик поднялся, подошёл к бюро и долго искал что-то в его ящиках. Мира ждала, нервно сцепляя и расцепляя пальцы.
– Только Избранный?
– повторил Латэ. Он повернулся к ней, держа в руках большой кусок стекла. На нём тушью был набросан город и рассветное солнце.
– Узнаёшь?
– Это... Это рисовал Алан, очень давно. Откуда это у вас?
– Марк принёс из рейда. Похоже на последнюю картину Винсента, не правда ли?
– Винсент и Алан. Они, вообще, похожи, - не подумав, заметила
Мира.– Стойте! Вы хотите сказать, Винсент...
– она задохнулась.
– Он - это кукла Алана? Я сделала себе куклу в память об Алане?!
– Это тяжело принять. Мой совет: ещё раз перечитай историю Эрвина и Лелии. Перечитай... и сделай, как Эрвин.
Вампира жутко улыбнулась - улыбкой мертвеца:
– И на рассвете... стать пылью... в лучах солнца?
– Нет. Я бы этого не хотел. Никто в Ордене этого бы не хотел. Ты сейчас в шаге от исцеления. Найди Избранную и избавься от своего проклятия... и от проклятой связи с куклой.
Мира поднялась. За время разговора она словно постарела и уменьшилась - маленькая старушка, руки висели плетьми. Она силилась найти какой-то довод против истины Латэ. Но в голове была чернота. Пустота.
Безнадёжность.
– Я сделал всё, чтобы приблизить конец мира.
– Латэ нервно улыбнулся тонкими губами.
– А ты... ты моя стрела. Ты летишь в выбранную мной цель... Ты непременно поразишь её! Только не ослабей, только не сомневайся. Лети! Ты приведёшь в Орден Избранную и начнётся совсем другая сказка. Новая сказка! Вы сами напишете её.
Мира отпрянула. Старая чёрная злость, сбросив оковы, подняла голову:
"Старый паук! Старый интриган! О чём он? Избранная?
– какое пустое слово теперь! Прочь все, ей больше нет дела до Ордена!" -
– Да будьте вы прокляты!
– таким же звенящим шёпотом, ничуть не боясь: всё страшное уже случилось.
– Чем вы лучше Дэви?! Единственный шанс, когда Дар мог стать нашим, был упущен! Вы всё медлили, медлили... потому что не верили в Избранного! И вы закрыли перед древней надеждой двери, усомнившись! Вы сами прогнали это чудо с порога, а теперь тщитесь заманить обратно?!
– Ха-ха! Как вы лжёте... Если кто и проклял несчастный Дар, так это вы и подобные вам! Да я... живее вас! Кого вы видите, когда смотрите в зеркало?
– Чудовище!
Его глаза смеялись, но губы были плотно, скорбно сжаты.
– Винсент давно мёртв, Дар не спасёт его - и это вы виновны в его смерти!
– завизжала Мира.
– Не увиливайте! Вы всё понимаете... И я служила вам! Пятнадцать лет! Ненавижу!
– она осеклась.
– Я ничего больше не сделаю для вас! Вам нужен, но мне больше не нужен Дар!
Латэ отвернулся от её злых глаз, печально, но непобеждённо усмехаясь.
– Тогда уходите, Вако, - ровно сказал он.
Мира затихла от этого нового тона, поняв, что сейчас ей доведётся увидеть старого главу Ордена в ярости... Но старик помолчал минуту, глядя прямо перед собой, часто моргая. И только коротко сказал, пожевав губами:
– Удачи тебе, Крылатая.
Ночь замерла, в затихшем, чего-то ждущем мире лишь она, тень, продолжала свой полёт - в Пустоту. Она бежала. Прочь от страшного знания, прочь от безжалостной памяти, прочь от безысходной боли - прочь...