Серебряная цепь

— "Chacun `a son Qu^ot" [1]

— Адам! Ты не лучше Джосса. — Она не удержалась от смеха, глядя на выражение оскорбленной невинности на его лице. Он погладил бороду и сладострастно посмотрел на нее, притворяясь обиженным, когда Дана, не в силах сдержаться, зевнула ему в лицо. Он коротко сжал ее в объятиях, прошел в маленький холл, надел плащ, вышел из дома и уже с улицы крикнул:

— Не говори ничего Констанс! Блаженство в неведении.

Дана проводила глазами исчезающие из вида огни его машины и слегка продрогла на холодном мокром ветру, налетевшем на сад с океана. Она зашла в дом, заперла дверь и выключила свет в холле. Ей стало неспокойно, и она потирала поясницу, пытаясь снять тупую боль.

1

На вкус, на цвет товарищей нет (фр.).

Она, стоя у окна, вглядывалась в горизонт, туда, где темный океан сливался с небом. К берегу приближалась пара белых пятен, и, пристально всмотревшись в них, Дана подумала, что это серферы ожидают волну. Впервые ей стало страшно, что она осталась на ночь одна. Она пожалела, что не попросила Адама остаться. Он уже как-то спал на кушетке, когда внезапный шторм сделал слишком опасной поездку по извилистой крутой дороге. Она подумала, не позвонить ли Констанс и не провести ли ночь у нее в комнате для гостей, но вспомнила звонок Джосса и поняла, что не хочет извиняться за то, что ее отец медлит с возвращением из Парижа.

Боль в пояснице усилилась, и когда Дана опустилась на кушетку, то почувствовала внезапный прилив тошноты и острую боль в животе. Она только успела пожалеть, что съела крабов, как перехватило дыхание от новой волны боли внизу живота. Согнувшись, как могла, и подтянув колени повыше, она обхватила себя руками и ждала, закрыв глаза и стиснув зубы, пока боль медленно отступила. Ее лицо стало пепельного цвета, она подождала еще немного, но боль не возвращалась, и Дана вздохнула с облегчением. Было поздно, слишком тихо, но, несмотря на усталость, ей не хотелось идти в другую комнату и ложиться спать. Опершись руками о кушетку, она тяжело поднялась и медленно пошла к мольберту и включила прожектор, который Адам повесил для того, чтобы освещать полотно. Попыталась рисовать, но когда взяла палитру и начала смешивать краски, новая более сильная и резкая волна боли накатила на нее так, что она выронила палитру и опустилась на кушетку. На лбу у нее выступил пот, а дыхание стало прерывистым. "Схватки начались", — с ужасом подумала она. Адам еще не успел доехать до дома, а Констанс не умела водить машину. Боль отпустила и снова вернулась. Она подождала минуту, чтобы быть уверенной, а затем прошла на кухню и позвонила в приемную врача.

— Это Дана Армстронг. У меня начались схватки, — сказала она, не ожидая вопросов. — Мне срочно нужен доктор Джордж.

— Когда доктор будет звонить, я ему передам, — ответили спокойно.

— Но когда? — Дана почти закричала. Она прислонилась к стене, когда нахлынула новая волна боли, и схватилась за столик, чтобы не упасть. — Мне он нужен сейчас! Схватки уже начались.

— И давно? — голос немного заволновался, как будто сюжет стал более интересным.

— Я не знаю. Только уже начались. — Дана сморщилась от боли в пояснице.

— Ну… — голос был задумчивым. Дана слышала звуки музыки, доносящиеся из транзистора на другом конце провода. — Я попробую связаться с ним. Но вы успеете приехать в больницу, вы же знаете. — Музыка оборвалась, а Дана еле сдерживалась, чтобы не закричать от боли. — Вы еще здесь? — спросил голос, в котором впервые зазвучали нотки участия. Дана, все еще не в силах говорить, только кивнула головой. Голос стал властным. — Слушайте, дайте мне свой номер телефона, и я найду доктора Джорджа.

Как только Дана смогла сказать свой номер, голос отсоединился, и она осталась одна с немой трубкой в руке.

Она оглядела крошечную кухню, как будто искала помощь, и, не найдя ее, взяла себя в руки, приказав не паниковать. Ливень за окном кончился, но мелкие капли все еще стучали в окно, и ее сердце упало при мысли, что дороги сейчас скользкие, а Адам вынужден ехать очень медленно и по самой длинной, но зато менее опасной дороге. Все, чего ей сейчас хотелось, так это добраться до больницы. Дана решительно набрала номер, написанный на листе, висевшем рядом с телефоном, и попросила, чтобы за ней немедленно прислали такси. Сделав это, она почувствовала себя немного лучше. Нашла небольшой пакет, который собрала еще несколько дней назад, взяла плащ, сумочку, и, когда к дому подъехало такси, она уже стояла у дверей, готовая уехать.

После долгой поездки по дороге вдоль берега, которую Дана так и не могла потом вспомнить, следующие два часа прошли словно в тумане, прерывающемся неожиданными приступами боли. Схватки продолжались. Наконец нашли доктора Джорджа, который приехал в больницу через несколько минут после того, как Дана пришла в себя.

— Пожалуйста, — попросила она, пока медсестра мерила ей давление, а доктор прослушивал пульс плода, — позвоните Адаму Херрику. Обещайте, что вы это сделаете. — Доктор кивнул медсестре.

Та поторопилась в холл и вернулась через пару минут с широкой улыбкой на лице, объявив:

— Он уже выехал. Просил без него не начинать. — Дана вскрикнула от боли, и медсестра торопливо добавила: — Дышите, миссис Армстронг, дышите. — Дана кивнула и попыталась вдохнуть глубже и ровнее, но ее тряс спазм, и она заплакала.

— Я не могу. Я не могу, — мотала она головой из стороны в сторону, лежа на узкой кровати. — Я забыла как. — Она капризно посмотрела на доктора Джорджа. — Сколько это продлится?

— Не знаю, — успокаивающе улыбнулся он, — ведь это ваш первый ребенок. Но вроде все в порядке, так что не волнуйтесь.

— Не волноваться? — недоверчиво переспросила Дана, закрыв глаза и пытаясь повернуться на бок. Боль длинными волнами накатывала на нее, и тогда комната со всем содержимым начинала таять, фигуры людей растворялись, а сама она проваливалась в полную темноту и боль. Она не открывала глаз и стонала, хотелось выбраться из своего собственного тела. Ей показалось, что доктор положил руку ей на голову. Рука была сильной и твердой, и, несмотря на все, она немного расслабилась.

— Я здесь.

— Адам! — Дана широко раскрыла глаза и посмотрела на морщинистое лицо, склонившееся над ней. Борода почти касалась ее лица, глаза были тревожными, а голос спокойным и уверенным. Она потянулась, коснулась его бороды, и он улыбнулся. — Это все из-за крабов, — прошептала она.

— Мне не надо было уезжать. Ведь я знал, что ты себя плохо чувствуешь.

— Я ничего не помню, Адам. Трудно дышать. — Дана умоляюще смотрела на него. — Мне больно.

— Вот. — Адам протянул ей свои большие руки и, когда Дана вложила в них свои, он ласково пожал их. — Вместе мы справимся.

Минуты сливались в часы, а Адам все сидел возле Даны, успокаивая и уговаривая ее, помогая переносить боль. Он вытирал ее лицо мокрым полотенцем, потирал спину и держал в объятиях, когда она впадала в забытье. Когда перерывы между схватками совсем прекратились, доктор велел отвезти Дану в операционную, медсестра сменила Адама у ее кровати, к ним присоединились операционная сестра и анестезиолог. Дану отвезли в пустую комнату с зелеными стенами и прожекторами под потолком.

— Не уходи, — попросила Дана Адама. Она была утомлена, ужасно боялась, что боль поглотит ее прежде, чем родится ребенок.